– Кто это? – спросил Первый Череп.

– Я не знаю, – искренне ответил Алекс.

Ему отомкнули наручники и повели к железной двери, умышленно сделанной без глазка для конспирации: были случаи, когда через глазок валили людей.

– Говори, – сказал Череп, – и без глупостей! – И ткнул при этом больно пушкой в бок.

– Кто там? – хрипло сказал Алекс.

– Это Коля.

– Какой Коля?

– Ну, Коля! Алекс! Открывай! Не выебывайся!

– Что за Коля? – прошипел Череп.

– Я не знаю, какой Коля! – шепотом ответил Алекс.

Черепа переглянулись, оттолкнули Алекса, резко открыли дверь, и птичка Коля, получив по лбу пушкой, оказалась в клетке.

Пока Коля лежал кулем в коридоре, Алекса вернули на место, не забыв надеть ставшие уже родными наручники.

Колю отволокли в комнату, запаковали, воткнули в рот пару носков, которые Алекс не стирал, надевал новые, а старые бросал в шкаф, вот они и пригодились.

Колю Алекс, конечно, знал, он даже обрадовался сперва, что он пришел. Коля – мастер спорта, боксер – рулил группой студентов Института физической культуры имени Лесгафта, которые, собравшись в стаю, рубили финнов с одного удара и снимали с них все. Алекс часто видел пьяных финнов, бегающих по Невскому в одних трусах в поисках ментов.

Он надеялся, что стопятидесятикилограммовый Коля зашибет Черепов, но уже и реакция была не та, да и кулак против пушки не канает.

Коля лежал на своем животе, как дохлая рыба на автомобильной шине от «МАЗа», и на его загривке лопалась кожа, от невозможности держать столько жирного мяса.

В Колиных карманах нашлось пятьсот долларов, на шее нашлась килограммовая цепь, а на руке перстень с черным бриллиантом.

– Неплохо! – сказали братья Черепановы и начали консультироваться с Алексом по поводу неожиданно нажитого имущества: почем доллары, сколько стоит грамм голды и сколько потянет перстень?

Алекс понял: пока он будет говорить со своими новыми учениками о золотовалютных резервах, то еще поживет, и он стал неторопливо посвящать пацанов в историю вопроса.

Вода булькала, шприц позвякивал, и этот звуковой фон давал дополнительную энергию выступающему перед ними Алексу.

В дверь опять позвонили, Коля очнулся и замычал, Черепа наморщили лобики, Алекс стал понимать, что три трупа даже для них перебор, смертную казнь тогда еще не отменили, и шанс выжить замаячил, как окно в зимний вечер в маминой квартире.

Его опять подвели к двери, и все повторилось снова.

На этот раз за дверью была Катя, шлюха из «Прибалтийской», приехавшая сдавать все, что насосала у пьяных «фиников» за воскресенье, девушка она была замечательная, с хорошим языком, аспирантка института Герцена, золотая медалистка спецшколы на Васильевском острове, рабочее имя у нее было Келли, ее фирменным знаком был секс с золотой медалью на голое тело, она любила «Амаретто ди минето» и еще попыхтеть «Беломором», только ленинградской фабрики с добавками из Чуйской долины.

Она сразу все поняла, сдала без боя брюлики и кольца, вынула из трусов свой гонорар и с носками во рту легла возле Коли, понимая, что сегодня не ее день, такое с ней и раньше бывало, лежала и тихо выла, пока ей Отъехавшая Башка не пнул под ребро подкованным сапогом «Джанни Версаче» – любимым экипировщиком всех сильных пацанов во всем мире.

На кухне все было по-прежнему: Алекс считал бульки в плошке со шприцем, Черепа считали бабки и цацки и прикидывали, сколько они стоят. Иногда, заблудившись в расчетах, они вынимали изо рта Алекса носок, и он голосом Левитана торжественно отвечал на поставленный вопрос, не ожидая «Желтых страниц», которые он уже неплохо усвоил в прошлые разы.

Следующий звонок был воспринят рутинно, группа захвата подошла к двери, опять звучало «Кто там?», Алексу за дверью с юмором ответили: «Сто грамм», и все повторилось.

Удар, связка, кляп, таможенная очистка карманов и тела, транспортировка не прошедшего паспортный с биометрическими данными контроль и задержание в комнате заключительного этапа (так Черепановы стали называть свою игру в пограничников и таможенников, придав своим действиям державный размах).

Когда неправое дело обретает государственный смысл, как-то легче им заниматься.

Так думал Алекс, со скованными руками в руках у головорезов Черепановых, после очередного постояльца его хаты-капкана.

Новая жертва был государственный человек, это был Вася из спецотдела ГУВД по борьбе с незаконным оборотом валюты, он посещал Алекса и имел все преференции и щадящий курс, из его карманов на стол легли кобура и служебное удостоверение, пачка долларов под аптечной резинкой, реквизированная у барыг на Апрашке, венчала добычу.

Улов был неплохим, но человек из конторы – это головная боль, опять на кухне запахло бедой. Черепа пытались понять, где им спрятать столько тел, даже сходили в ванную прикинуть, подойдет ли она для склада человеческого материала. Ванны, слава Богу, в хате не было, сидячая ванна – и вот и весь сантехнический набор, бедность ЖКХ спасла группу нарушителей по 88-й статье, части второй, по этой статье только максимум восьмерка, никакой смертной казни, тем более запланированное четвертование – это чистый беспредел и беззаконие, как сказал консультант Черепов, выплюнув носок, понимая, что он будет первым на разделке туш.

За беспредел он получил по роже от нервного брата, которого уже начало ломать без дозы, но руки ему освободили и дали покурить, свет в конце туннеля еще не показался, но знак, что он впереди, замаячил на радаре бедного Алекса – он всегда жопой чувствовал неприятности.

Газовую плиту выключили, Алекс напрягся, но шприц нашел другую вену. Второй Череп нашел свою дорогу и лег на диванчик ждать прихода, и он пришел в лице следующего клиента обменного пункта, им был Изя Моисеевич, профессор местного театрального вуза: принес «бабосы» за проданную квартиру на Морской и бумажку с банковскими реквизитами сестры профессора на ее исторической Родине. Алекс выполнял такие услуги для жертв, пострадавших от бытового антисемитизма в государственном масштабе.

Изю Моисеевича не били, кто же будет бить старого человека, не по понятиям это, его нежно приняли, связали только руки, в рот засунули вафельное полотенце – Алекс держал их для чистки ботинок. Их целая стопка хранилась в шкафу, сияющие ботинки нравились Алексу, в городе на Неве, где погода не располагает к чистой обуви, они были незаменимы, ими Алекс пидорасил свои любимые ботинки марки «Берлутти».

Изя Моисеевич слегка оробел, ему рекомендовали Алекса как надежного и порядочного молодого человека, а тут такой коленкор, он который раз утвердился в принятом решении, что надо было валить из этой страны еще раньше. Сейчас он не понимал, сможет ли сделать это в ближайшее время. Он стал молиться, хотя числился воинствующим атеистом.

Дурак, сказал себе профессор, старый дурак, держался за кафедру, за учеников, хотел получить звание «засрака» (заслуженного работника культуры), надеялся, что это добавит авторитета в Израиле. Догонят и еще добавят, так говорила ему бабушка, старая еврейская бабушка, презиравшая коммуняк всю оставшуюся после 17-го года жизнь.