холму, наверху которого красуется великолепный замок, венчающий остров башенками и бойницами. Наша веселая процессия вновь с грохотом проскачет сквозь угрюмые ворота, и когда мы приедем, то непременно поужинаем вместе, прежде чем отправиться домой! А после…

Ой-ой-ой!

Страшно и горько пробудиться от опалового молочно-голубого сна и оказаться посреди холодного дневного света, но просто жестоко отобрать у ребенка за одну секунду и путешествие по морю и остров, и замок, в котором он уже почти поселился. Самым неприятным, помимо потери, было ощущение пальцев разгневанной тетушки, сжимавших мою шею. Элегантная леди, не менее разгневанная, как будто и она была родственницей, вырвала у меня из рук прекрасную книжку, и мне, оказавшемуся столь внезапно в жестокой и враждебной действительности, не оставалось ничего другого кроме как разрыдаться. Меня не трогали их упреки и брань, я жалел лишь о потерянном корабле, исчезнувшем острове, не съеденном ужине и о том, что теперь, если мне захочется поиграть с ангелами, придется довольствоваться бледными, тощими ничтожествами в ночнушках, парящими над постелью ребенка из книг для воскресной школы.

Меня, размякшего и зареванного, с позором выставили из дома. Дворецкий придержал двустворчатую дверь с каменным и бесстрастным выражением лица, которое, возможно, и могло кого-то обмануть, но только не меня. Я хорошо знал, что в следующий свой выходной он будет проходить мимо нашего дома, и мы встретимся на кухне, как мужчина с мужчиной, и я пихну его и загадаю ему загадку, а он научит меня разным фокусам. Поэтому его безразличие совсем меня не задело.

Я продолжал дипломатически всхлипывать еще долгое время после того, как мы уселись в карету, и ворота захлопнулись за нами. Я хотел уберечь себя от новых разговоров и брани, мне многое надо было обдумать.

В голове бродило две мысли. Первая о том, что я, в этот раз, обошел Шарлотту, а вторая такая:

– Когда я вырасту большим, и у меня будут деньги и настоящая трость, я отправлюсь в путь однажды, рано утром, и не остановлюсь, пока не доберусь до моего городка.

Не такая уж и сложная задача. Нужно будет просто порасспросить людей, ведь я в силах описать каждый камешек, каждый сучок в своем городе.

Что касается острова, которого я никогда не видел, то до него добраться будет намного сложней. И все же я знал, что мне предначертано когда-нибудь найти его.

Сага о морях

Однажды, незнакомые дамы пришли к нам в гости. Насколько я сумел понять, они страдали от обиды и недовольства, предметом их жалоб были мужчины: мужчины в целом и Мужчина в частности. И хоть было сказано всего несколько слов, я четко различил заглавную «М» в их едких рассуждениях.

Конечно, я не присутствовал при беседе, так сказать, официально. У меня было чем заняться там, внизу, в поддиванном мире, между ножками стульев, в мире каминных ковриков. А они болтали о чем-то высоко над моей головой, обращая на меня внимания не больше, чем на предмет мебели. И, тем не менее, я внимательно прислушивался к их разговору с тем уважением, с каким полагается относиться к словам старших.

Они выдвигали все более и более серьезные обвинения. Мы, мужчины, потерпели неудачу по всем пунктам: мы не были ни деликатными, ни внимательными, ни разумными, и у нас полностью отсутствовал эстетический вкус. Просто бородатые простаки, порожденные природой. Я даже почувствовал, что физически разрушаюсь там, внизу, на ковре, от бездуховной пустоты, заполнявшей меня. Но когда одна из дам, качнув юбкой, повергла целый полк моих оловянных солдатиков, а после этого не извинилась и не предложила помощи в восстановлении линии фронта, мне показалось, что тактичности и внимания к другим она лишена так же, как и мужчины, о чем я не преминул заявить в весьма откровенных выражениях.

После подобного стало ясно, что мне нет места в приличном обществе. Грубость по отношению к гостям – непростительный грех, и мне было приказано тотчас же убраться из комнаты. Я угрюмо направил стопы в сторону Острова Святой Елены, другими словами, в детскую. Пока я поднимался по лестнице, я почему-то вспомнил игру, которой мы забавлялись каждое утро. Это была отличная игра «На плоту», игра, в которую будут играть, пока на земле не высохнут океаны и не исчезнут леса, и даже после этого. Все вместе мы набивались на шаткую доску, и Селина занимала ровно столько же места, сколько и я, а ноги Шарлотты свешивались не дальше, чем у Гарольда. Солнце с тропическим равнодушием безжалостно обрушивалось на наши головы, а голодные акулы, чьи плавники заполняли безбрежное пространство океана, окружали нас со всех сторон. Когда мы делились печеньем и пили по очереди из бочонка с водой, девочки получали ровно такую же порцию, как и мы, не больше и не меньше. Только Шарлотте раз было позволено первой разглядеть спасительный парус и испустить крик о помощи, и то, потому что была ее очередь, а не по какой-либо другой причине. Правила игры «На плоту» ничем не отличались от правил настоящей жизни, и я решительно не понимал, о чем горевали посетившие нас дамы.

Переполняемый противоречивыми чувствами, я толкнул дверь в пустую детскую, где на полу-океане все еще лежал плот, с утра бороздивший моря под тяжестью наших надежд и страхов. Скучающий взгляд стороннего наблюдателя не заметил бы ничего похожего на плот в круглом тазу для купания, возвышавшемся на расположенной плашмя на полу сушилки для полотенец. И даже мне он показался совсем не романтичным, растерявшим все свое недавнее обаяние, когда я почти механически шагнул внутрь и свернулся калачиком, готовый отправиться в одиночное плаванье. Однако, едва я оказался внутри, старое волшебство вернулось, к тому же, неровная поверхность сушилки заставляла таз немного покачиваться, как на волнах. Несколько минут этой прекрасной качки, и я ощутил себя в открытом море. Значит, мы не нравимся дамам, что сидят в гостиной? Что ж, в мире найдутся и другие женщины, которые полюбят нас, и другие места, куда стоит отправиться. Итак, мне предстояло не какое-нибудь смешное барахтанье на плоту, а полноценное путешествие мужчины в поисках того, что принадлежит ему по праву.

Куда же мне направить путь, и какое судно зафрахтовать для путешествия? Весь английский флот был в моем распоряжении. Я мог выбрать любой корабль и отправиться в самый дальний уголок земного шара, как к себе домой. Конечно, каждый мальчишка предпочел бы фрегат для головокружительных приключений, но я не был настолько самонадеян. Подобный выбор сокращал возможности дальнейших побед. Фрегатом можно было завладеть позже, а пока стоило приберечь судно с прямым парусным вооружением15 для торжественного возвращения победителем в родные края. Взошел я, в конце концов, на борт шхуны, ее мачты дьявольски кренились от сильного ветра, а бурлящие волны шипели и пенились вдоль низких черных бортов. Множество легкомысленных юношей отправляется в плаванье на простом куттере16, но я был благоразумен и, к тому же, предчувствовал, что впереди меня ждут великие свершения.

Как я уже сказал, я сразу взошел на борт. Мне не терпелось отправиться в плаванье и не хотелось тратить время на то, чем обычно с удовольствием занимаются все искатели приключений: болтаться в порту, глазеть на корабли, нанимать людей в команду, грузить товар и обставлять каюту всем, что может понадобиться в случае серьезной необходимости. Я не мог ждать. Безбрежные моря катили волны на запад и звали меня за собой, альбатросы неподвижно парили над водой, поджидая кого-нибудь, кто будет готов составить им компанию, и тысячи островов хранили и прятали в себе сокровища специально для меня. Мы просвистели вниз по Ла-Маншу так, что брызги летели в лицо, а ванты17 звучно вибрировали. Мы проплыли по каналу быстрее, чем обычный человек успел бы перенести свой кожаный саквояж и одежду с поезда на безопасную верхнюю палубу скучного ежедневно курсирующего туда и обратно парохода.

Я стоял у штурвала и уверенной рукой направлял корабль. Ведь я придумал это путешествие и нес за него ответственность, я искусно лавировал в заливе, готовый встретить