Ровно посередине стоял компьютер, монитор которого поворачивался во все стороны. В углу пристроился маленький столик со спиртовкой для варки кофе. Единственное окно спартанского помещения выходило в сад. Йельм сразу подошел к нему; за окном виднелась только часть здания полицейского управления, окружавшего маленький забетонированный внутренний дворик. Возле окна стоял столик со старым матричным принтером; провода от него до компьютера тянулись по полу, словно хитроумная ловушка.

— Чем скорее мы переживем разочарование от того, что нам не предоставили отдельных кабинетов, тем скорее все устроится, — сказал Хорхе Чавес. — Какой стол тебе больше нравится?

— По-моему, они совершенно одинаковые, — ответил Йельм.

Чавес сел ближе к двери, а Йельм — с другой стороны. Оба слегка поерзали на своих стульях и принялись рассеянно листать лежащие перед ними папки.

— Лучше, чем Сундсвалль, — заметил Хорхе Чавес.

— Чем же?

— Стульями, по крайней мере.

Йельм кивнул, испытывая неловкость из-за повисших в воздухе невысказанных вопросов; он понимал, что напарник чувствует то же самое. Чавес прервал томительную тишину вопросом:

— Кофе?

— Да, пожалуй.

Чавес открыл банку с кофе, стоявшую на столике, наклонился и понюхал.

— Так-так, — протянул он, растерев щепотку кофейного порошка между пальцами, — и как это, интересно, называется? Королевский кофе? Не возражаешь, если завтра утром я принесу с собой латиноамериканский?

— Только, пожалуйста, пусть и этот тоже здесь останется.

— Само собой. Однако… — Чавес повернулся к письменному столу, держа в руках пустую турку, и наклонился к Йельму. — Однако я намерен уговорить тебя оценить настоящий колумбийский ручной помол.

Йельм взглянул на маленькую энергичную фигурку.

— Разве можно сварить такой на обычной шведской спиртовке?

— А то. Нет предела человеческим возможностям.

Он исчез в коридоре и вернулся с полной туркой воды.

Затем подошел к угловому столику и осторожно поставил неустойчивую турку на огонь.

— Насчет героя… — начал было Йельм и услышал, как первые капли кипятка выплеснулись на поверхность стола. Капля за каплей они падали на пол. Но остальная вода все же закипела в турке; Чавес выключил спиртовку, сунул фильтр на подставку и налил в чашку немного Королевского. Все еще стоя спиной к Йельму, он сказал:

— Случайно вырвалось. Со мной такое бывает. Старый защитный механизм.

— Сомневался, стоит ли со мной работать?

— Я тебя не знаю, — ответил Чавес, смотря на стенку.

— Да брось ты, — сказал Йельм.

Чавес повернулся, подошел к столу, сел, не поднимая глаз.

— Я ведь и правда тебя не знаю. И я даже не знаю точно, что произошло там… в драме с заложниками. Знаю только, какова была реакция.

— В участке Сундсвалль?

— Скажу так: я рад, что оказался здесь, а не там.

— В смысле — со мной?

— В закрытой комнате.

— То, что обо мне рассказали в средствах массовой информации, неправда.

— Это не играет никакой роли.

— А для меня играет. Для наших рабочих отношений — тем более.

Воцарилась тишина. Они не глядели друг на друга. В комнате стемнело. Йельм встал и щелкнул выключателем. Люминесцентные лампы на потолке загорелись одна за другой неприятным светом. Йельм остался стоять на месте, словно под лучом рентгена.

— Завтра попрошу Хультина, чтобы сменил тебе партнера по комнате, — сказал он и вышел в коридор.

Туалет находился совсем рядом, и Йельму пришлось простоять довольно долго, прежде чем из него вылилось все до последней капли. Он зажмурил глаза и прислонился к стене. «Ничего не бывает просто так», — подумал он. Чертов Грундстрём. И Хультин. Конечно же, он посадил его с Чавесом в одну комнату, чтобы проверить. Он вытащил из глаза соринку и смахнул ее прямо в унитаз. Спустил воду. Медленно и тщательно мыл руки, стараясь не смотреть на себя в зеркало.

— Теперь понятно, — произнес Чавес, когда он вернулся в кабинет. — Это ты хочешь сменить напарника. Подальше от сундсвалльского черномазого с его болтовней.

— Уж лучше сундсвалльский черномазый с его болтовней, чем убийца черномазых с мировой славой, — отрезал Йельм и налил две чашки кофе.

— Только один вопрос. — Чавес взял у него чашку. — Ты полез бы туда, если бы он был шведом?

— А он и есть швед, — ответил Йельм. На мгновение повисла пауза. — Ну что, начнем?

Чавес постучал папкой по столу, затем раскрыл ее.

— Let’s roll, — пропел он, подняв указательный палец. — And hey…

— Let’s by careful out there,[8]— дотянули они нестройным дуэтом.

— Старею, видно, — подытожил Чавес. Выглядел он при этом до неприличия молодо.

Часы показывали уже семь, когда Йельм закончил список. И Куно Даггфельдт, и Бернард Странд-Юлен были членами ШКОЯ. Пока он узнавал, как расшифровывается эта аббревиатура, он забавлялся мыслью, что господа играли в одной панк-группе в южных предместьях. Однако ШКОЯ оказалось Шведским королевским обществом яхтсменов. Правление его располагалось в Сальтшёбаден, а членами общества, за редкими исключениями, были все шведские любители плавания под парусом, поэтому вряд ли эта нить приведет расследование к чему-то интересному. Скорее уж интерес вызовет тот факт, что яхты обеих жертв были пришвартованы в одном и том же месте — у пристани Виггбюхольма, в местечке Тэбю, к северу от Стокгольма. Даггфельдт и Странд-Юлен также являлись членами Виггбюхольмского Клуба любителей малых судов. Йельм удивился, почему Странд-Юлен, живя в районе Юргорден и имея за углом своего дома пристань, держал свое судно так далеко. Короче, в завтрашнюю программу войдет посещение Виггбюхольма.

Господа также играли в гольф в одном клубе, расположенном в Дандерюде. Туда тоже нужно будет наведаться.

И наконец, оба убитых входили в одно и то же тайное общество, орден Мимира.[9]Поскольку Йельм не знал ровным счетом ничего о сути тайных обществ, ему пришлось изучить тему основательно. По-видимому, они очень широко распространили свою совершенно непонятную деятельность среди высших слоев общества по всей стране. Одна только масонская ложа имела около двадцати пяти тысяч членов, разделенных на сто двадцать пять лож по всей Швеции. Даже когда он прочел весь материал, имеющийся в его распоряжении, и познакомился с орденами монашескими и военными, государственными и безбюджетными, маленькими и большими, даже когда он познакомился с длинным рядом основателей орденов от средних веков до современности и изучил все наиболее значительные правила поведения и продвижения в орденах, даже тогда Йельму не стало яснее, чем же на самом деле занимаются ордена. Истинная их деятельность была скрыта завесой тайны и защищена от всеобщего обозрения веками существовавшими обычаями, но в книгах указывалось, что тайные ритуалы имели распространение в высочайших общественных кругах. В большинстве орденов членство женщин не допускалось.