Во «Враговых» текстуальный нарратив – история крестьянской семьи, основанная на дневнике, который охватывает события последнего столетия. Мультимедийная же часть истории была придумана так.

После того как авторка вернулась из занесённой снегом деревни, было собрано совещание с участием арт-директора и главного редактора. Авторка сообщила, что в деревне сейчас никто не живёт и, конечно, можно отправить туда фотографа, умеющего работать с запустением и тоской, но это как минимум дорого. К тому же зачем иллюстрировать репортажем не привязанную к текущим событиям историю, сказал арт-директор. Мы же искусством занимаемся, а не говном каким-нибудь, добавил главред. Дискутанты вспомнили нескольких фотографов, которые снимали заброшенные деревни, и посмотрели их работы. Всем понравилась серия авторства Фёдора Телкова, где он почти что полароидной вспышкой выхватывал разные предметы в одном уральском селе: коромысло, притулившееся у стены сарая, полотенце, на котором свила гнездо сойка, и т. д.

Всё это казалось очень милым и подходящим, пока авторка не напомнила, что действие начинается зимой, в метель, и образ изб, заметаемых по щёки снегом-временем, проходит как сквозной через весь очерк. Редактор, в сторону: «У Маркеса в “Сто лет одиночества” всю книгу будто идёт дождь, а у Юлии Дудкиной снег». Стало ясно, что съёмку всё же придётся заказывать. Но что снимать? Как формулировать творческую задачу? Мудрость гласит: если ничего на ум не приходит, кидайте референсы. Так, после перебора разных ассоциаций, вспомнился клип R.E.M. It’s the End of the World, где мальчик попадает внутрь брошенного дома, чьи хозяева, видимо, бежали от урагана или наводнения и оставили свои вещи, старые фотографии, утварь, – и мальчик ходит и рассматривает всё это, пинает сдувшийся мяч. Почему бы не отправить фотографа в некий заброшенный дом, чтобы он снял пейзаж после ухода людей? Однако искать такой дом времени не было, особенно если учесть, что нельзя заранее знать, что обнаружится внутри и получится ли у фотографа сделать впечатляющие снимки. Вариант был оставлен как план Б, и планёрка продолжила мозговой штурм.

«А есть какие-то характерные визуальные, стилевые зацепки у места, где ты была?» – спросил авторку арт-директор. «Ну, это Кенозерье, много деревянных церквей, пока ещё стоящих». И тут главред вспомнил зацепку – северорусскую икону, уникальный стиль которой сформировался благодаря особым образом полученным краскам и ритму жестов, пластике выписываемых на левкасе персонажей. Что, если взять самые яркие эпизоды из жизни Враговых и изобразить их, сохраняя дух северорусской иконы, однако чуть расшатав её канон, чтобы это было не безыскусной репликой, а художественным переосмыслением, наложением документальной основы на религиозную живопись? Тогда в лонгриде образуется вторая линия, визуальная, которая рассказывает самостоятельную, отличающуюся от текста, но перекликающуюся с ней историю. Арт-директор быстро нашёл через коллегу, преподающего графику, художника, который увлекался иконописью. Тот взялся за работу, через неделю прислал эскизы, к которым были высказаны немногочисленные пожелания, и ещё через неделю – готовые рисунки.

Лонгрид произвёл впечатление, его цитировали, обсуждали, делились им в соцсетях, и в итоге аудиторный охват превысил предполагаемый в четыре раза. Мораль не в том, что вы обязаны помнить особый ритм каких-то там икон. У каждого редактора свои ассоциации, бэкграунд и тезаурус, и вы вспомните что-то своё, найдёте именно ваш ход; но сам принцип креатива именно такой: непрямая ассоциация, образующая богатую, многослойную смысловую и эмоциональную рифму.

ОРИЕНТИРОВОЧНЫЕ РЕСУРСЫ: расходы на командировку автора – 30 тысяч рублей, расходы на работу иллюстратора (неделя) – 20–30 тысяч рублей, два-три рабочих дня дизайнера для отрисовки всего лонгрида.

Главная установка автора лонгрида – быть чутким, готовым улавливать абсолютно всё, открывать новые обстоятельства и исследовать их с тем же любопытством, что и основную, заранее обговорённую сюжетную линию.