— О-о-о, — простонала Лилиан, — счастливица!

— Как его зовут? — спросила Гарриет.

— Свен.

— Он учится в гимназии?

— Да, в последнем классе.

— Когда вы познакомились?

— Прошлым летом, — сказала Штеффи.

Она думала, что если будет отвечать как можно короче, то им надоест расспрашивать.

— Когда это случилось?

— Летом его родители снимали у нас дом на острове.

— Нет, — нетерпеливо сказала Гарриет, — я имею в виду, когда вы подружились?

Штеффи почувствовала, что ступила на зыбкую почву. Она не могла придумать ничего правдоподобного. И вместо этого улыбнулась как можно загадочнее.

— Это тайна.

— Ох! — снова вздохнула Лилиан. — Ты не расскажешь?

— В другой раз, — сказала Штеффи.

Она увидела Май Карлсон, направлявшуюся к ним. Штеффи совершенно не хотелось, чтобы Май услышала, о чем она тут только что рассказала Гарриет и Лилиан. Май видит ее насквозь. Она сразу лее ее раскусит.

— Ничего не говорите, — прошептала Штеффи. — Май ничего не знает. Только вы двое.

Говоря это, она чувствовала себя изменницей, словно предала Май, секретничая с Гарриет и Лилиан. Тайна, которая к тому же еще и ложь.

— Конечно, — кивнули подруги, — это останется между нами.

Май ничего не спросила о Свене. Зато ей хотелось узнать все о поездке Штеффи на остров. Хотя Май всю жизнь прожила в Гётеборге, она никогда не видела открытого моря. Штеффи охотно взяла бы Май на остров, если бы тетя Марта разрешила.

Первым уроком по понедельникам был немецкий. К этому времени Штеффи и остальные в классе прекрасно знали все о винительном и дательном падежах. Они научились произносить скороговоркой предлоги, управляющие каждым или обоими падежами.

— На, позади, в, около, над, под, перед и между, — хором скандировали они, а фрекен Крантц отбивала указкой такт по кафедре.

Но никто еще не мог сказать целого предложения по-немецки. Девочки зубрили грамматику, читали вслух скучный учебник, долго и неуклюже переводили длинные предложения на шведский язык.

Штеффи старалась произносить слова так же, как и фрекен Крантц, но часто забывалась и говорила, как обычно.

— Государственный немецкий язык! — кричала тогда фрекен Крантц и стучала указкой. — Здесь мы говорим на государственном немецком языке!

После занятий Штеффи шла к пруду Белых Лилий, чтобы побыть одной и подумать. Ивы, отражавшиеся в пруду, роняли листья, а на кирпичных виллах пламенел дикий виноград. Белые лилии отцвели, но их листья все еще плавали в воде, как островки, лебединые пары исчезли.

Сидеть на скамейке было холодно, особенно мерзли бедра между бельем и чулками. Штеффи как можно ниже натягивала полы пальто.

Весь день Гарриет и Лилиан бросали ей понимающие взгляды, подмигивали и улыбались. Подружки не забудут, что она рассказала. Они словно Путте, когда тот вгрызается в кость: ослабят хватку не раньше, чем оторвут от нее по хорошему куску. Штеффи придется рассказывать им то, что они хотят слышать.

Это совсем нетрудно. Штеффи уже придумала романтические сцены, которые заставят Лилиан вздыхать, а Гарриет — просить рассказать еще. Эти сцены она взяла из еженедельников, которые они с Эви обычно тайком читали дома, или из киноафиш, наклеенных у кинотеатров. Приятные сцены, где в главных ролях она и Свен.

Тяжело держать все в тайне. Ей нужно быть очень осторожной, угождать Гарриет и Лилиан, чтобы те не повздорили с ней и ничего не разболтали. Прежде всего следует позаботиться о том, чтобы Май ничего не услышала.

Сильнее всего ее тяготила мысль, что своей ложью она предала Свена. Если он узнает об этом, у ее не останется шансов.

Штеффи запуталась в собственной лжи и чувствовала себя беспомощной, словно застряла в длинных упругих стеблях белых лилий, которые крепко держат цветки и листья, поднимаясь с илистого дна.

"Моя любимая малышка Штеффи! Как я рада, что тебе хорошо в новой школе! Твоя классная руководительница действительно производит впечатление чудесного человека. Я думаю, для девочки твоего возраста важно иметь образец для подражания в лице взрослой женщины, я имею в виду другую женщину, не собственную маму. Ты взрослеешь и, даже если бы нас не разлучили, скоро перестанешь быть маленькой девочкой. Хотя для меня ты останешься такой навсегда. Когда мне тяжело, я беру ваши с Нелли фотографии, где она еще совсем маленькая, и вспоминаю все те приятные дни, которые мы провели вместе.

Сейчас это звучит мрачно, словно все в прошлом. Но мы должны надеяться на будущее. Однажды этому кошмару наступит конец, и мы снова будем вместе, все четверо.

Единственное, что меня тревожит, так это ваша с Нелли разлука, ты теперь живешь в Гётеборге, а она осталась на острове. Ты ведь регулярно навещаешь ее? Нелли нуждается в тебе, она еще так мала.

Мне нужно заканчивать, в нашей новой квартире нет электрического освещения, и мы вынуждены экономить карбид для лампы. Поскорее напиши и расскажи обо всем, что с тобой случилось! Передай привет тем милым людям, которые помогают тебе, и напомни Нелли написать нам.

Целую, твоя мама".

Штеффи сидела на кровати с маминым письмом в руках. В нем было что-то не так, она читала между строк то, чего нельзя высказать. Хотя слова в письме были полны любви и успокаивали, Штеффи чувствовала тревогу. Мамин почерк изменился, стал угловатым, словно руки были не в состоянии водить ручкой по бумаге так же мягко и красиво, как прежде.

Когда мама с папой сказали, что им с Нелли придется поехать в Швецию, Штеффи расстроилась, но она никогда не сомневалась, что для них так было лучше всего. Тогда ведь они верили, что расстаются лишь на короткое время. Через несколько месяцев вся семья получит въездную визу в Америку. "Самое большее — полгода". Штеффи все еще помнила папин успокаивающий тон, когда спросила, как долго это продлится.

Теперь Штеффи понимала, что они могут встретиться не раньше, чем кончится война, но иногда она думала, что лучше бы они с Нелли остались в Вене. Она знала, что мама с папой живут в тесной и холодной лачуге и что им не хватает еды. Что папе очень мало платят за работу в Еврейском госпитале, а мамы нет дома с раннего утра и до позднего вечера. Что родители, как и другие евреи в Вене, живут в постоянном страхе, не зная, что немцы предпримут в следующий раз.

И все же иногда Штеффи хотелось оказаться там. Она тосковала по маминому запаху и по ее мягким щекам, по теплым рукам папы и его дружескому голосу.