и я улыбнулась в ответ. Мы смотрели друг на друга. Это было началом. Прямо здесь и сейчас. Я знала это и чувствовала, что ты тоже знаешь. Это было началом нашей новой совместной истории.

Ты повела меня вверх по лестнице, каждая ступень которой была устлана расписной плиткой «Талавера»[14] в мексиканском стиле, а стены увешаны фотографиями, рисунками и картинами.

– Мне нравится, как ты все тут обставила, – сказала я тебе вслед. – Должно быть, это потребовало много усилий.

– Если честно, не очень. Я наняла дизайнера. Но основную часть предметов искусства выбирала сама.

Мы поднялись по лестнице и вошли в комнату, заставленную книгами.

– На самом деле я не читала ни одной из них. Я выбирала их в основном по торцевой части, – говорила ты, стоя посреди комнаты в свободном платье, опустив руки по бокам; внезапно вдруг ты показалась мне такой уязвимой. – Я особо никогда не читала, ты знаешь.

– Знаю, – улыбнувшись, кивнула я.

Заметив, что мой взгляд упал на розовую люстру в форме осьминога, висящую над твоей головой, ты пояснила:

– Это из магазина «Антрополоджи»[15], но ее дизайн выполнен настоящим художником из Филадельфии. А вот посмотри на это, – и ты указала на расположенный в углу пьедестал со стеклянным куполом. Внутри купола была диорама: миниатюрный домик, нависающий над колодцем. Одна из внешних стен дома была разрушена, обнажая обставленные мебелью комнаты внутри и таких же миниатюрных людей, занимающихся своими делами. Там была женщина с крошечным пылесосом в руках, мужчина, смотрящий телевизор и не подозревающий о катастрофе. Дом коричневого цвета был выполнен в стиле обычного ранчо, со ставнями и водосточными трубами, маленьким автомобилем c кузовом седан, припаркованным на подъезде к дому, и металлическими качелями. Деревья перед домом стояли совсем голые.

– Это работа одного мастера из Нью-Йорка, – пояснила ты тихим голосом, как будто эти маленькие человечки могли услышать. – Мне это напоминает о доме.

– Я не знала, что ты увлекаешься искусством, – рискнула вымолвить я.

– Мне нравится ходить здесь в галереи. В них представлены работы художников со всего мира. Я вроде как пристрастилась к коллекционированию.

Еще несколько минут я стояла, глядя на диораму. Унылый задний двор дома был окружен стеной, и я увидела ребенка, присевшего к ее подножию и смотрящего сквозь дыру, пробитую камнем. За стеной и по ее периметру виднелась зеленая роща, в густой листве которой кучно висели плоды, напоминающие золотые шары в мифическом саду.

– О, а вот как раз та, которую я действительно пролистывала, – воодушевленно сказала ты, снимая с полки огромных размеров книгу. – Эта, наверное, не в счет, потому что в ней в основном картинки, а текст написан на немецком. – Ты рассмеялась. – Но она классная, не правда ли?

Это была тяжелая книга в красном кожаном переплете, на корешке которой виднелась надпись: «К. Г. Юнг».

– Ты читала Юнга в колледже? – поинтересовалась ты.

– Нет, – ответила я, слегка замешкавшись, не зная, как объяснить весьма снобистский рейтинг мыслителей в академических кругах и почему Юнг оказался в самом его конце.

– Что же, эту книгу мне рекомендовал мой наставник в Ризоме, куда я хожу для своего рода профессиональной терапии. Мой наставник считает, что мне важно знать о работе Юнга, понимать идею коллективного бессознательного.

Мое сердце застучало. Ты спокойно переворачивала страницы, на каждой из которых была изящная и красочная иллюстрация мандалы. В узорах переплетались змеи, деревья и глаза.

– Ты посещаешь Ризому?

– Слышала о ней? – взглянув на меня, удивилась ты. – Я и подумать не могла. – Твоя фраза прозвучала больше вопросительно.

Мое лицо сперва похолодело, а затем вспыхнуло.

– Конечно. Это же пристанище Перрена.

– А, значит, ты все еще увлекаешься Перреном?

Я молча кивнула.

– А помнишь, как мы вместе смотрели фильм «Долина Эврика»? – спросила ты, улыбаясь. – Это навсегда изменило мою жизнь.

Твой взгляд устремился в точку где-то над моей головой.

– Как бы то ни было, пару месяцев назад я начала ходить в Ризому, и это кардинально все поменяло. Это научило меня мыслить как по-настоящему творческая личность.

Поставив огромную книгу Юнга обратно на полку, ты вывела меня из комнаты через холл. Шагая впереди меня, ты перекинула прядь волос через плечо. Я вдруг ощутила странное беспокойство глубоко внутри, бурление какого-то темного гейзера. Ты с излишней небрежностью произнесла имя Перрена, назвала себя творческой личностью, и это резануло мне слух как фальшивая нота. Я наблюдала, как твое тело плавно двигается под свободным платьем. Твоя детская спинка теперь вытянулась во всю длину, та самая спина, по которой я когда-то нежно, ритмично колотила кулаками. Мне вспомнились песенки, которые мы разучивали, когда я оставалась у тебя с ночевкой, нам было тогда по девять или десять лет: «Люди умирают, младенцы плачут. Сконцентрируйся! Сконцентрируйся!» Затем мой взгляд скользнул на твой затылок – то место, по которому я когда-то стучала костяшками своих пальцев: «Разбейте яйцо о голову и почувствуйте, как стекает желток»; и позвоночник, по которому я скользила пальцами: «Воткните нож в спину, почувствуйте, как стекает кровь». На мгновение закрыв глаза, я продолжила идти за тобой по коридору.

Остановившись, ты открыла дверь в следующую комнату. Отойдя в сторону, ты жестом попросила меня войти первой. Комната была полностью выкрашена в черный цвет. На минуту я потеряла ориентацию, а когда мои глаза привыкли к темноте, передо мной открылась коллекция цветных стеклянных сфер, свисающих с потолка, напоминая сложные фасеточные глаза насекомых, преломляющие яркий свет. Их было не меньше сотни.

– Войди, – скомандовала ты.

Я вошла в комнату, лавируя между сферами, которые висели на разной высоте. Некоторые из них изнутри как будто сияли, другие ярко вспыхивали. Это было похоже на пребывание в открытом космосе.

– Это невероятно, – прошептала я, задев один из шаров, который начал раскачиваться и вертеться, посылая лучи света на стены.

– Я заказала это у одного японского художника, – пояснила ты. – Это было мое первое отчетливое видение во сне на одном из моих начальных сеансов. Ну, знаешь, те круглые штуки, будто плавающие у тебя под веками, которые появляются, как только ты закрываешь глаза?

Я наблюдала, как твои веки поднимаются и опускаются, пока ты говоришь, под тяжестью густых пышных ресниц, столь обожаемых многими. Сейчас ты стояла передо мной как ребенок, ожидающий похвалы. Для тебя это было чем-то новым, необыкновенным – сделанное тобой открытие, танец геометрических фигур, точно такой же, как видела я и многие другие люди.

– Да, я понимаю, о чем ты, – промолвила я.

– Ризома помогает воплотить в жизнь видения из твоих снов любым творческим