Не помню, чтобы я с тех пор вообще играла с избушкой. Вдруг накатывает тоска по тем далёким дням, когда я была маленькой, а избушка была моим лучшим другом. Но затем я вспоминаю, что со мной сделала избушка, и во мне снова закипает гнев.

– Я могла погибнуть! – говорю я и бабушке, и избушке.

– Чепуха. – Ба смеётся и качает головой. – Избушка глаз с тебя не спускала, а ты прекрасно знаешь, как она плавает. Тебе ничто не угрожало. – Ба нежно поглаживает печную трубу. – Избушка всегда будет заботиться о тебе, Маринка. Пора бы уже знать это.

Дверь со скрипом открывается, и в комнате появляется первый из мёртвых. Это полупрозрачный бледный старик с широко распахнутыми глазами. Ба бросается к нему, сияя. Слова льются из её рта, я пытаюсь прислушиваться, но в моей голове крутятся мысли про Нину, великий цикл, возвращение к звёздам и про панику, охватившую меня, когда я провалилась в голубую гладь лагуны.

Мёртвые всё прибывают, расплывчатые и непрозрачные, разговорчивые и молчаливые. Мне интересно, смогу ли я понимать их, как понимаю Нину. Но нет. Не так, как надо. Читая язык тела и выражения лиц, я вижу лишь примерную картину их воспоминаний. То тут, то там выхвачу из разговора понятное мне слово. Совсем не как с Ниной.

Нина. Надо бы проведать её, но я боюсь открывать дверь своей спальни, пока Врата здесь, в большой комнате, и за ними один за другим скрываются мертвецы.

– Маринка, – зовёт Ба.

Она медленно ведёт старика, пришедшего сегодня первым, к Вратам. Я знаю, чего она хочет. Она хочет, чтобы я произнесла слова Путешествия мёртвых и проводила его. Она выбрала именно этого старика, потому что он полностью готов, его душа уже практически в пути. Взгляд его уносится куда-то вдаль, будто он уже видит звёзды и своё место среди них.

Я отворачиваюсь от бабушки и, делая вид, что не слышу её, продолжаю бродить по комнате, разливать напитки и фальшиво улыбаться. Никого не хочу вести сквозь Врата. Ни старика, ни тем более Нину.

Я выпрямляю спину, делаю глубокий вдох и говорю себе, что никто не заставит меня провожать мёртвых, как когда-то заставили плавать. И хотя меня гложет острое чувство вины перед бабушкой, прилив сил и решимости взять свою жизнь под контроль пусть на короткое время, но придаёт смысл всему происходящему.

Когда я возвращаюсь в свою комнату несколько часов спустя, Нина выглядит более тусклой и туманной, края её силуэта растворяются в воздухе, как пар. В голове проносятся бабушкины слова – они останутся потерянными, – но я гоню их прочь и веду Нину на улицу, пока Ба и избушка крепко спят.

Мы возимся в песке, таскаем воду из колодца и строим из влажного песка замки. Надеюсь, истощившиеся запасы воды заставят избушку перенестись куда-то, где идут дожди. Например, на побережье.

Если бы избушка перебралась к морю, может, Нина была бы так счастлива, что вмиг бы позабыла о своём прошлом. Когда она вспоминает семью, она мрачнеет и говорит, что хочет домой. Она не знает, что это невозможно. Она не понимает, что мертва.

В животе ноет боль. Я стараюсь отвлечь Нину от воспоминаний, а себя – от мыслей о том, что рано или поздно ей придётся сказать правду. Но тогда я её потеряю. А ведь я всего лишь хочу, чтобы друг остался со мной дольше, чем на одну ночь. Что же тут плохого?

Я всё время увожу наши беседы в сторону настоящего или будущего. Мы обсуждаем, кем хотим стать, когда вырастем. Она мечтает стать фермером, как отец, выращивать посреди пустыни цветы, овощи и фрукты, наполняя жизнью пустой и сухой песок. Она говорит, если посадить нужные семена, можно будет вырастить не только растения, но и почву, насекомых, птиц и животных. А ещё верит, что можно создавать целые новые миры, высаживая крошечные семена и заботясь о ростках.

Нина спрашивает, кем я мечтаю стать. Я не говорю, что мне суждено стать следующей Ягой. Я представляю себе, что моё будущее не предопределено; что я могу стать художником, как Бенджамин, или актрисой, или учительницей в школе. Я перебираю в голове все профессии, о которых читала в книгах, всё, чем можно заниматься вместе с живыми людьми, наслаждаясь жизнью, – и моё сердце трепещет. Я представляю себе, как живу в нормальном доме без ног, на одном месте. И там у меня есть друзья.

Когда солнце поднимается высоко над головой, избушка начинает шевелиться. Она лениво зевает входной дверью, вытягивая ноги над горячим песком. Мы скрываемся в тени и уединении заднего крыльца, кормим Бенджи и кидаем в воздух кусочки хлеба. Джек их ловит, пока ему не надоедает и он не скрывается от нас на крыше в тени печной трубы.

Я говорю бабушке, что иду читать Книгу Яги – старый потрёпанный справочник Хранителей, поэтому она начинает готовить без меня. Нина показывает мне стайку дроф, летящих вдоль горизонта перед закатом. Её глаза загораются, когда она вспоминает о хамелеонах и кобрах, которых видела в своём саду, и о том, как отец однажды показал ей нору фенека в пустыне. Мне нужно срочно отвлечь её, чтобы она снова не затосковала по дому. Я рассказываю ей о грохочущих волнах океана и о гигантских китах, которые выскакивают из воды, когда уляжется шторм.

Сумерки сгущаются слишком быстро. Я забираю Нину обратно в комнату через окно, а сама выхожу зажигать свечи в черепах. Мне тяжело. Я твержу себе: это просто усталость, но в глубине души знаю, что всё гораздо серьёзнее. Всё дело в Нине и в том, что я не говорю ей правду.

Первая из пришедших мертвецов так похожа на Нину, что меня охватывает ужас: мне кажется, что она выбралась из моей комнаты, чтобы пройти сквозь Врата. Но эта девушка на несколько лет старше. У неё такие же длинные тёмные волосы и блестящие глаза цвета меди. Такой же смущённый вид, будто она потерялась и ничего не может вспомнить. Ба набрасывает на неё свою шаль, подводит к столу и наливает кваса.

– Ты умерла, дитя моё, – говорит Ба, и я оборачиваюсь: хоть она и говорит на языке мёртвых, я понимаю каждое слово. – Сюда ты пришла, чтобы отпраздновать, что жила на свете, а затем с радостью отправиться дальше. Ты покинешь мир живых и пустишься в долгое путешествие, чтобы снова занять своё место среди звёзд.

Девушка смотрит на бабушку и попадает под действие её заразительной улыбки.

– Я умерла? – неуверенно повторяет она.

– Да. Твоё время на земле истекло, и теперь ты здесь, чтобы подготовиться к Путешествию мёртвых. Оно будет и сложным, и прекрасным, но прежде, чем ты уйдёшь, мы отпразднуем твою жизнь и воспоминания. Хочешь немного борща? Маринка, налей нашей гостье тарелочку борща. Как тебя зовут, дитя моё?

– Серина. Я заболела. – Она щурится, силится что-то вспомнить. – Как и моя мама и сёстры.

Я роняю половник в котёл. Голос у неё точь-в-точь как у Нины.

– Сколько у тебя было сестёр? – спрашивает Ба.

– Пять. Спасибо. – Серина берёт у меня миску и нюхает дымящийся красный суп. – Мы жили на самом краю пустыни. Вокруг нашего дома росли олеандры, которые посадил отец.