Но придя наконец десятником на шахту, Слепко почувствовал себя в форменной трясине. Организация работ оказалась совершенно бездарной, расхлябанной, граничащей с вредительством. Применявшиеся технологии давно устарели, а окружающие, все до единого, от начальника шахты до последнего подсобника, даже комсомольцы и члены партии, оказались пьяницами, бездельниками или косными ретроградами, по уши погрязшими в мелочовке.

До отказа заряженный книжными знаниями, туманными идеями, расплывчатыми планами и мальчишескими мечтами, он сам себя назначил ударником железного потока революционного преобразования страны, гремевшего из раструбов репродукторов, с полотнищ киноэкранов и газетных страниц. Он выскакивал на собраниях с воспаленными, горячечными речами, неистово ругался с начальством, требуя немедленных, радикальнейших и всеобъемлющих перемен. Он мог быть то невозможно грубым, то, как ему самому казалось, хитрым до изумления. Действительно, когда этот смуглый брюнет с горящими глазами наседал на какого-нибудь ответственного работника, ставя даже в приватных беседах чисто технические вопросы в острополитической и конкретно личной плоскости, он почти всегда преодолевал любое сопротивление. А если оппонент все же продолжал упорствовать, Слепко удваивал напор, стремясь любыми средствами устранить препятствие со своего пути, совершенно искренне полагая, что со столь явными противниками Дела церемониться нечего. Дружеские намеки на рискованность подобной манеры поведения он пропускал мимо ушей или беззаботно отшучивался, называя их чушью собачьей.

Из десятников все еще малоопытного Слепко, вступившего, впрочем, к тому времени в ряды ВКП(б), коварно бросили на руководство участком, прочно сидевшим в глубоком прорыве. Вопреки надеждам недоброжелателей, ему удалось не только выправить положение, но за счет жестких дисциплинарных мер и удачного применения кое-каких новшеств достичь невиданных прежде на шахте темпов проходки: сорок – сорок пять метров в месяц. Признано было, что хотя этот странный тип и склонен к рискованным аферам, он, тем не менее, замечательно удачлив, довольно грамотен и весьма опасен. Самого его успех просто окрылил.

Тут кстати сняли очередного начальника строительства крупной шахты и, с подачи райкома, трест назначил на освободившийся пост молодого да раннего Слепко. Явившись на новое место службы, Евгений обнаружил, что отсутствовало, оказывается, все руководящее ядро, и тут же решил, что для дела будет полезно, если он заодно займет и пост главного инженера. То, что сия замечательная инициатива не встретила ни малейшего сопротивления в вышестоящих организациях, нисколько его не обеспокоила, напротив, он воспринял это как должное.

А между тем ситуация на вверенном ему объекте была критической. По плану Второй пятилетки, этой шахте отводилась ключевая роль, и строительство должны были завершить через три с половиной года. К этому сроку следовало пройти два ствола, очень глубоких – по 400 метров – и большого сечения, затем – огромный шахтный двор, два километровых квершлага, множество других выработок, а кроме того построить наземные сооружения, жилье и еще кое-какую мелочь. Самые оптимистические и поэтому вполне иллюзорные расчеты показывали, что за все про все требовалось никак не менее пяти лет. Основательно поразмыслив, новоиспеченный начальник строительства решил, что единственный выход – это изобрести какой-то необычайно эффективный способ проходческих работ. И конечно, вскоре он его изобрел, то есть придумал, как ускорить проходку стволов в полтора раза, и очень просто. Идея Слепко заключалась в том, чтобы проходить стволы не последовательно, как тогда было принято, а – параллельно. Иначе говоря, вместо того чтобы чередовать проходку и крепеж пройденных участков, вести то и другое одновременно. На первый взгляд – ничего особенного, но это если не понимать всей инженерной тонкости. Объем строящегося ствола и так уже был заполнен под завязку. Насосы, водоотливные трубы, трубы вентиляционные и сжатого воздуха, электроприводы и электрокабели, крепежный полок, бадьи для спуска бетона и для подъема породы – все это висело на стальных канатах и по мере необходимости поднималось и опускалось. Каждый сантиметр был на строгом учете. Слепко же намеревался втиснуть в ствол все это хозяйство разом.

Не откладывая дела в долгий ящик, он вплотную взялся за конструирование, тратя на черчение, перечерчивание и бесконечные расчеты все возможное и невозможное время, в основном за счет сна. И втиснул-таки, «подчистив» все допуски и зазоры, предусмотрев дополнительную подъемную машину и пропуск бадьи через подвесной полок, для чего последний пришлось оборудовать особенными откидными люками и защитной сеткой. Закончив, он отнес материалы в технический отдел, приказав там немедленно все досконально проверить и вычертить набело. Получив ровно через неделю рулон прекрасно оформленных чертежей, он пришел от них в полный восторг и, не посчитав нужным с кем-либо посоветоваться, немедленно приступил к реализации.

В райкоме, хотя они сами же и выдвинули Евгения, опасались тем не менее, как бы он по дурости не наломал дров. Решено было придать ему «для подкрепления» опытного парторга, возложив на оного полную меру партийной ответственности за положение дел. Таким «подкреплением» явился Василий Григорьевич Кротов, работавший до этого, как и Слепко, на двадцать третьей шахте. Человек это был пожилой, проверенный.

О себе Василий Григорьевич говорил обычно в третьем лице, называясь пролетарием и старым большевиком, частенько поминая, что командовал партизанским взводом в Гражданскую. Он обожал также витиевато пофилософствовать, к месту и не к месту вынимая из жилетного кармашка дорогой брегет с репетиром, или ввернуть какое-нибудь особливо мудреное словечко, причем смущение собеседника доставляло ему огромное удовольствие. В таких случаях он высовывал из-под тонкой верхней губы два остреньких зубика и тихонько, с легким свистом, всасывал воздух.

Задачу свою Кротов видел в том, чтобы держать «желторотого инженеришку» на коротком поводке, дабы в корне предотвращать любые «завихрения». Надо сказать, что к инженерам он относился вообще скептически, а со Слепко уже поработал некоторое время на одном участке и мнение о нем имел самое неважное. Понятно, что первая же его попытка вмешаться в руководство стройкой, встретила немедленный и резкий отпор.

Пришлось парторгу притормозить. Со строительством стволов он никогда прежде дела не имел, а «инженеришка» так и сыпал техническими терминами. Подловить его на вопросах, так сказать, общеполитических, тоже не вышло. Слепко не только с легкостью необычайной уклонился от удара но, в свою очередь, обрушил на Василия Григорьевича лавину самых свежих цитат, директив и лозунгов. Причем он с такой яростью сжимал зубы и жег Кротова глазами, что тот поджал хвост. Отступив по тактическим соображениям в тень, он начал методично плести паутину, группируя вокруг себя обиженных и недовольных.

Новость о намерении молодого начальника грубо нарушить технологию проходки стволов неожиданно сильно всколыхнула, расслоила людскую массу, и Кротов, не имея ни малейшего понятия о сути проекта, нутром почувствовал: пора! Он точно знал, что если дать теперь слабину и не остановить зарвавшегося «сосунка», потом будет уже поздно.