Когда Валера добрался до дома, Рита уже давно спала.

* * *

Если верна поговорка, что после тридцати лет человек сам отвечает за свое лицо, то гражданин, или по современным стандартам обращения «господин» Авилов, должен был уже двадцать шесть лет сидеть в тюрьме, ибо на его жирной физиономии отражались все библейские грехи и добрая треть статей Уголовного кодекса. Но поговорка и юридическая практика находятся в разных плоскостях бытия, к тому же в кругах, где обитал Авилов, очень немногие лица могли украсить картинную галерею образов честных и порядочных людей. Это не мешало им успешно существовать, говорить правильные слова, изображать старательность и полезность, и даже процветать, хотя когда изрядно ослабевшая стальная рука правосудия все же выдергивала очередного взяточника и расхитителя из привычной порочной жизни, как редиску из грядки, то любой желающий имел возможность убедиться, что физиогномика была совершенно права в своих изысканиях. Хотя все с большей или меньшей степенью искренности удивлялись и говорили, что это так неожиданно и от господина NN никто не мог ожидать ничего подобного… А физиогномику признали лженаукой, и сделали это, скорей всего, те, кого она и изобличала. Впрочем, надо сказать, что срабатывала она действительно не всегда, так как отклонения от постулата поговорки имелись, причем как в одну, так и в другую сторону. Да и вообще, стопроцентной точности не знают ни наука, ни практика.

Итак, господин Авилов Геннадий Петрович – руководитель фирмы «Тихдонсантех», преуспевающий бизнесмен, общественный деятель и меценат, в дорогом велюровом халате сидел в обтянутом волчьими шкурами кресле на втором этаже своего особняка. У него было круглое, бледное, как недопеченный блин, лицо, которое использовалось природой нерационально: глаза, брови, нос и рот занимали середину блина, а все вокруг было лишним и казалось обычной жировой складкой, такой же, как абдоминальное ожирение, опоясывающее его в районе живота и делающее фигуру похожей на веретено.

Несмотря на стрёмную внешность, он имел высшее образование, причем более-менее настоящее: в том смысле, что действительно окончил институт, а не купил диплом, как это сейчас принято. Другое дело – качество полученных знаний и компетенций, но такие вопросы в настоящее время ставить просто неприлично. Достаточно организаторских способностей, коммуникабельности, сообразительности и умения заглядывать вперед. А с этим у Гены Авилова было все в порядке: когда в начале девяностых он боролся за сантехнический рынок, то нашел более эффективный путь, чем судебные тяжбы и жалобы в милицию. У одного из конкурентов сгорела машина, второму в окно забросили учебную гранату, а самый упертый и дерзкий просто пропал… Потом было еще много всяких событий, «лежащих вне правового поля» – как без подробностей рассказывал близким людям Геннадий Петрович. Пару раз он даже парился по полгода в «сизом голубке», как называли в определенных кругах СИЗО № 1, но если верить ему самому и документам, оба раза «соскакивал» на подписку, а потом и вовсе выходил из дела чистым – за недоказанностью.

За прошедшие годы много воды утекло – небольшой кооператив по оказанию сантехнических услуг превратился в крупнейшую на Юге фирму, торгующую водонагревателями, бытовыми котлами, ванными и душевыми кабинами, трубами, унитазами и прочей профильной всячиной. А небольшая «разборная бригада» выросла до мощной оргпреступной группировки, с десятками бойцов и разными уровнями управления. Они мирно сосуществовали под одной вывеской – как хвалится популярная реклама: «Два в одном»…

Половина работников «Тихдонсантеха» занималась вполне легальным бизнесом и не слышала о наличии параллельной структуры, которую осведомленные люди называли Организацией или Профсоюзом. Главбух Нина Петровна, кадровик Евгений Григорьевич, начальник отдела сбыта Иван Васильевич, заведующий транспортным сектором Симченко и их коллеги даже не подозревали о существовании боевых звеньев и бригад, отделов контрразведки, связей с правоохранительными органами и других подразделений Организации. А если бы вдруг узнали, то пришли в ужас…

Правда, Мирон, Еремей, Кот, Тихий и им подобные, которые числились экспедиторами, монтажниками и разнорабочими Александровского филиала, иногда приходили в основное здание, вызывая вопросы своими физиономиями и отвязными манерами, но все предпочитали не обращать на них внимания. Мало ли у кого какие лица! Вот и сам Геннадий Петрович не красавец, к тому же широко известен под прозвищем Авил, но это, по обычаям новой нормальности, никого не удивляло. Так же, как и слухи о его судимости в бурной молодости, пришедшейся на «лихие» девяностые. Слухи документального фундамента не имели – ни в полицейской картотеке, ни в судебных архивах следы давней судимости не обнаружились: может, были утеряны за давностью, может, умышленно затоптаны, а может, их особо и не искали… Но старые оперативники и бандиты эти мутные сведения на словах подтверждали. Злые языки говорили, что Авил попадался на разбоях, вымогательстве и соучастии в убийствах, а добрые утверждали, что он пострадал всего-навсего за незаконные валютные операции, которые по нынешним временам считаются вроде как детской шалостью, хотя в свое время за эти шалости расстреливали…

Сейчас Авил о темных деталях собственной биографии не думал и просто рассматривал свои голые ноги со свежим педикюром. Они были безволосыми, как и все тело, к тому же маленького размера. Из-за обеих не присущих мужчинам особенностей в свое время он вынес немало насмешек и издевательств. Теперь вряд ли кто-то отважился бы шутить на эту тему, но туфли он все равно носил на два размера больше, заполняя носы пробкой. Скорей всего, делал он это для самого себя.

За приоткрытой балконной дверью шумел в темноте дождь, а изготовленные под старину светильники на стенах, наполняли комнату неярким светом, придавая золотисто-багровый оттенок наполненному дорогим коньяком грушевидному бокалу на дубовом столике. Еще не очень давно он пил, в основном, дешевую водку и не знал, что коньяком нельзя запивать селедку под шубой или салат оливье, и уж тем более не знал, что его надо наливать в специальные бокалы – снифтеры. Авил взял правильный бокал в руку, поднял на уровень глаз, немного качнул. Цвет коньяка был похож на закат солнца.

Еремей задерживался, и он начинал нервничать. Не по правилам, в несколько глотков, осушил бокал и, чтобы отвлечься, представил, как в это же время ждёт доклада от своих подчинённых кто-то из начальников тиходонской полиции в кабинете со старомодной ковровой дорожкой, до сих пор считающейся верхом шика у казённых людей. Это немного развеселило, и он улыбнулся. Но ожидание – везде ожидание: что в казённом доме, что в собственном особняке – оно напрягает.

Медленно тянулись минуты. Наконец в дверь постучали.

– Пришел, – доложил Голуб, который выполнял функции начальника личной охраны и адъютанта по особым поручениям – Авилу нравилось использовать армейскую терминологию.

– Заводи! – Авил поставил пустой бокал на место.

Тихо вошёл Еремей, вышколенно замер у двери, чтобы ненароком не разозлить хозяина.

– Ну! – рявкнул тот.

– Я всё сделал.