у змей,

Чем тихий копошащийся клубок всё тех же ядовитых змей.

Чем больше пролито, тем меньше выпито вина,

Так подними же свой бокал, и пей до дна.

Зигфрид:

— Ты нас зовешь уже не раз червями.

Тень:

— Да, пред солнцем мы все черви,

В своей ничтожности и скудной жизни,

Но мы же всё-таки творцы, преобразуем земли,

Иль книги бороздим,

Всю жизнь мы за писанием сидим,

Страницы же от старости желтеют,

А волосы уподобляясь им седеют.

Но смысла в этом нет, как нет и представленья,

Зачем живем мы прожигая жизнь и мечемся в сомненьях.

Карабкаясь наверх, мы руки в кровь кустарниками режем,

Достигнув высоты, уставшие, едва мы дышим.

Хотели мы любви, хотели чтоб течение несло нас к берегам,

Где рай земной, нет доступа врагам,

Но лишь шагнув за горизонт мы видим, как поле дикое растет,

А в поле рая нет, один репейник лишь цветет.

И так душа без добрых дел и доброты пустеет,

Как темная душа, она лишь пустотой белеет.

X

Тень и Зигфрид пьют.

Проходит много времени, они сидят в тишине. Зигфрид греет в руках пустую кружку, и смотрит потупившись на дно.

К нему подсаживается рыжеволосая девица, окутывает его волосами и обнимает. Садится на колени.

Зигфрид:

— Хочу я растворить себя

В неведомой мне легкости земного бытия,

Как в отражении воды, где волны стихли,

Я вижу как несбыточны мечты, как страсть, огонь и пламя приутихли.

Я вижу в отражении далекое ничто,

Как смерть вдали за горизонтом ждет,

Как в страсти и любви уже совсем никто

Не утопает, и хочется вернуть весну из мая.

Мне хочется вернуть ту молодость, тот сеновал, морозную погоду,

Тот запах снега, звезды, млечный путь,

Для этого мне стоит лишь уснуть навечно, все начав с начала.

Ведь время оставляет лишь воспоминанья, и все счастливые мгновенья не удел, их ждут забвение, со временем земное угасанье.

Мне хочется вздохнуть, и все в одно мгновение, вернуть

Начать с начала, жить, любить и умирать.

Мне хочется страдать, и жить, без злобы, злости и обиды,

Чтоб доброта и верность не были забыты.

Распутница:

— Утешься плотью и грехом,

Быть снизу, будь верхом,

Ты жажду утоли, напейся,

А хочешь посмеяться — смейся,

ты слишком много рассуждаешь,

Ты между этим многое теряешь.

Хоть стал ты стар и безутешен,

Но кто и в старости в своей не грешен?

Вкуси разврат и ласки жрицы,

Сгори в пылу огня блудницы.

Тень:

— Открой глаза, горит свеча уж долго,

Налили здесь тебе сполна, теперь довольно.

Давай-ка осмотрись, прекрасно ли лицо твоей девицы?

Но если присмотреться, то копыта у нее, как у ослицы.

Оставь его, еще не время, не на земле сгореть его удел,

Его судьба лишь бремя,

А мы с тобою не у дел.

Зигфрид опускает взгляд и видит копыта, слышит, как они стучат о дощатый пол таверны. Старик пытается высвободиться, но девушка сжимает его шею сильнее и начинает душить, затем перепрыгивает через него и садиться на шею, Зигфрид вскакивает и начинает кружить, падает, проститутка смеется и болтает ногами, погоняет его. Зигфрид видит, что вокруг собрались черти, грубые, черные, сидят за столами, и сверкают белыми белками глаз и желтыми зубами, они смеются над ними, и он чувствует стыд, чувствует себя жалким, в то время, как Тень спокойно сидит и смотрит на вакханалию.

Но тут тень встает и черти с испугом прячутся кто где, кто-то лезет под стол, через окна, вдруг в комнате темнее, темнеет и лицо тени, тень вырастает до потолка и лик его становится ужасно властным и грозным.

Тень:

— Довольно! Не твой перед тобой

Несчастный, и не тебе он уготован,

Слезай и вон отсюда, чернота!

Низвергнись вниз долой, ни то беда

И злобное проклятье жду тебя!

Блудница:

— Твои слова убоги, они как яд текучий сквозь ушные щели

Проползают, отравляя божественные, мирские как дела и цели.

Что знает о страданьях тот, кто не испытывает их

И никогда не будет,

Живет века без них,

Мы вечно жаждем жизни, чувств,

Удар нам по лицу как дар

Господ жестоких, беспощадных,

Готовых нас судить нещадно,

Свой грех и черноту скрывая и окропляя ее святой водой,

За богоугодными делами — им ничего, а нам всю спину раздерут кнутом!

Ты злобный черный и могучий, ты тень всего и ничего,

Закончим разговор, задуй свечу!

Тень:

— Исчезни, мне нет доверия тебе,

Ты врешь, уйди, мне нечего рассматривать во тьме.

(Проститутка исчезает, она стонет и повизгивает, теряет обличие, и тряпки ее рвутся об острые предметы, гвозди, косяки, обо что угодно, словно прилипают к ним, от боли она вскрикивает и видна шерсть из под одежды, с лица ее стекает грим).

Тень:

— Встань, Зигфрид. Негоже ползать на земле, как скот,

Смахни со лба холодный пот,

Чертей смахни по сторонам,

Всё сделай, грубой силой, сам.

Я мрак, я тень,

И страх я нагоняю на чертей,

Его храню в себе,

Как очертания во тьме зверей,

Пока есть время, дорогой,

Храню твоё я тело и покой.

XI

Тень отворачивается. Произносит монолог.

Тень:

— Все разговоры на земле кем завтра быть

Построены на том, как жизнь прожить…

Казалось бы, всё просто, но чувства наши тем омрачены,

Что всё-таки конечны мы.

Не можем мы всего исправить, натворив,

Убив иль оскорбив, кому хватает духу подавить

И стыд другого «я» похоронить в себе навек,

Пока он не истек, хватает сил лишь всё пустить на самотек.

Меняется ли человек, дела творя, затем обдумывая их,

Меняется — уверенно скажу, но всё старье, как лишний груз

Он тащит в гору и концу пути, воспоминанья отпустив,

Изнеможенный, и не всегда счастливый, он ощущает, как сжимает грудь.

Как силы предают (а иногда и сыновья), как все проклятия в итоге искривляют старика.

Ведь молодому не понять, как жизнь проходит вся

И без остатка, как остается до конца

Едва два вздоха.

Как протянуть бы до утра,

Ни век, ни два.

XII

Тень и Зигфрид появляются у края скалы бушующего Моря слёз в аду. Зигфрида хватают призрачные руки и тянут к обрыву.

Тень:

— Пора! Бушует море, гром и молния сверкают,

Солёная вода — все слёзы тех людей,

Которые страдают

По твоей вине,

Обрыв — конец твой, тони же в глубине!

Зигфрид:

— Вешу я на обрыве, помоги,

Куда завёл