Мне сказали, что Антон оставил машину у ограды своего дома, а сам к кому-то шагнул, возможно, к знакомому. Это видно на съемке видеокамеры. На самом деле он повернулся не к кому-то, а в сторону моего дома. Он забежал ко мне буквально на полчаса. Сказал, что его ждет Кристина, он ей звонил с дороги.

— Но я подумал, что если не увижу тебя сейчас, мое сердце просто разорвется. Быть так близко и не дотронуться до твоего волшебного тела, не посмотреть на твое прекрасное лицо — это пытка. Я не доживу до утра.

Да, так он сказал: «Я не доживу до утра». И больше ничего. Мы только целовались — торопливо, горячо и горько. И я об этом не могу никому сказать. Я не причиню такой боли Кристине. Да, это имеет отношение к тому, что произошло. Антон был потрясен и встревожен. Он так переживал нашу встречу и постоянные разлуки, что на каком-то эмоциональном уровне притянул сумасшедшего. Есть же настолько несчастные существа, чей мозг постоянно пылает, и для того чтобы его погасить, им нужны жертвы. Это даже не преступник. Это рок. Наказание за нашу вину.

Сумасшедший… Меня качнуло, в глазах стало совсем темно. Рок. Дикий, свихнувшийся и горящий разум. Разве это не Борис в нашу последнюю встречу? Нет, об этом думать нельзя. Я теряю сознание.

Доползла до зеркала в ванной. Волосы тяжелые, влажные, спутанные. Лицо, как у покойницы, с мрачным угасающим взором, губы крепко держат плач и крик. А грудь и руки все еще тоскуют по любви. По Антону. Мы любовниками побыли меньше месяца. Встречались по-настоящему, не на ходу, пять раз. Но то, что расплата будет именно такой, я, наверное, чувствовала все время. Просто тогда это не имело значения. Тогда мы оба знали, что слишком дорогой цены за наше обретенное богатство не бывает. И в каком-то уголке сердца жила надежда: мы сможем спрятать свою тайну надолго. Пока смерть не разлучит…Так вот она и разлучает. И надежды сбываются.

Что я могу? Что я должна? Что есть самое главное в этом мраке? Я выпила первый стакан воды за последние сутки и подошла к окну. Он должен дожить до утра. Вот и все, что сейчас нужно. Если бы я умела молиться. Если бы я во что-то или в кого-то верила…

Я приложила ладони к стеклу, пытаясь прикрыть круг полной луны. Погладила ее лицо. И позвала Антона. Без звука, даже без дыхания, чтобы стук крови не заглушал мою просьбу. Вернись. Только вернись. Вот и все, ради чего я сейчас живу.

Я проснулся от того, что меня кто-то позвал. Увидел больничную палату, трубки капельниц, лицо человека в белом халате, который смотрел на меня. Поймал мой взгляд и приложил палец к губам. Показал, что мне нельзя говорить. Я не смог бы и попытаться.

— Меня зовут Игорь Николаевич. Я ваш хирург, — сказал он. — Мы с вами проделали большую работу. Скажу прямо: у меня не было стопроцентной уверенности в том, что вы сумеете выйти из наркоза. Для хирурга выносливость и воля к жизни пациента — залог успеха. И потому я сейчас вас благодарю и очень осторожно сообщаю: вы будете жить. Вас пытались убить. Были повреждены сердце и легкие. Ближайшие дни многое решат. Так что прошу помогать нам и дальше. Как только будет возможно, к вам допустят следователя. Пока нельзя даже родственникам. Все в курсе, переживают за вас. Жена приходила. Отдыхайте. Медсестра за вами постоянно наблюдает. Кнопка вызова вот. Скоро сможете двигаться.

Вот откуда ощущение сбившейся в комок тупой боли, которая заполнила меня, лишила сил, мыслей и чувств. Я, кажется, и не дышу сам. За меня живут эти приборы. Хорошо, что врач сказал мне, что я жив. Нужно что-то вспомнить, пока не погас слабый свет в мозгу. Хотели убить? Мне даже трудно понять, что это значит. Мне нечего сказать следователю.

Врач сказал, что приходила Кристина. Я позвонил ей из машины и сообщил, что еду домой. Но в тот вечер я ее не увидел. Моя кровь вдруг ударила волной в рану, которой стало сердце. Страшная боль. Я вспомнил, куда пошел от своих ворот. Я был у Марии. Я пытаюсь рассмотреть, что там было. Два горячих черных солнца — глаза Марии. Родное дыхание прекрасных любимых губ — это миг нашей встречи. Дальше просто жар, взрыв всего и мой восторг, похожий на отчаяние. Но я устоял. Не прошел дальше прихожей. Вот моя команда самому себе, я вбил ее в память, как жестокий гвоздь. Надо уходить, надо идти домой, надо зайти за хлебом, чтобы всех обмануть. И я его купил, этот хлеб. Все. Дальше была смерть, из которой я вышел, не знаю, через сколько часов или дней.

Кнопка вызова. Как им сказать, чтобы позвали ко мне Марию? Дело в том, что сознание гаснет, а нужно сделать самое главное. Самое главное — убедить Марию в моей любви, в том, что нет ничего важнее. Перед лицом смерти не ошибаются. А жизни может больше не быть. Да, она должна знать. Кристина? Кристина не должна знать ничего. Она не заслужила таких страданий. Узнав, она пожалеет, что я не умер.

И кто-то искал, возможно, именно такое решение всех вопросов. Эту задачу с неизвестными мне сейчас решить не под силу. Вижу в тумане медсестру со шприцем. Она мне поможет отдохнуть. Вернуться на время в спасительную смерть. Я не боюсь в ней остаться. Смерть — это просто отсутствие. Больно лишь от того, что тает, уплывает из моего мира сияющее лицо любимой.

Обожаю культурных клиентов. У них узкий круг знакомых — только приличные люди. Они не ругаются матом и, конечно, никто никого и ни за какие коврижки не бьет по морде. У них высокие отношения, а количество духовных ценностей несопоставимо с суммами прописью. И они не выносят сор из избы. Им претит внимание толпы. Обратиться вовремя к частному сыщику — это фу, какой дурной тон. Сродни доносительству. У них же все всегда в порядке.

А потом кто-то втыкает клинок в спину самому прекрасному из них, и они оказываются в двусмысленном положении. Так мы же не выходили за пределы нашего, кристально чистого круга. Так у нас же не может быть убийц, у нас же просвещенность, совесть и все такое.

Надо отдать должное Андрею Петровичу Сереброву. Для него вся эта фигня с предрассудками ушла на задний план, когда он почувствовал реальную угрозу своему старшему сыну. Честно говоря, я сомневался, что его опасения оправданны, что опасность не только реальна, но и близко. Потому и опоздал. Времени у меня было две недели. Это несерьезно для полноценного расследования, в круге которого ни одного криминального элемента.

Что мы имеем? Антон Серебров пришел в себя после операции, но о том, чтобы он давал показания, не может быть и речи. Еще даже нет окончательного прогноза — будет жить или нет. К тому же на его показания сильно рассчитывать не стоит… Знаю этот тип ученого с принципами и отсутствием времени на то, чтобы вечером чаю попить, полежать у телевизора и пошептать жене на ушко, что делал с момента пробуждения, о чем думал, что и кто ему сказал. Он этого всего не замечает. Жену, возможно, тоже.

Я говорил с Кристиной, она знает о муже меньше, чем я. Все, что мне нужно получить от Антона Сереброва — это какие-то воспоминания вечера покушения. Это сложно. Кроме шока, боли, эффекта неожиданного нападения там есть особое обстоятельство. В крови Антона эксперт обнаружил сильный наркотик. Разумеется, Серебров его не принимал. Укол был сделан примерно за двадцать минут до нападения. Укол в правое предплечье сзади. На месте инъекции обнаружены крошечные волокна. Они совпали с теми, из которых сделана шерстяная рубашка Антона. То есть кто-то исхитрился уколоть его, возможно, в толпе. Доза большая. Уже минут через пять можно подхватить его и затащить в машину. Где, скорее всего, и был нанесен удар ножом. Потому что на месте, где Антона обнаружили, его крови практически не было.