Солнце медленно клонилось к закату, время тянулось томительно, и в какой-то момент, очередной раз решив, что она не выдержит, Аир ткнулась носом в траву.

— Ты с ума сошел, — услышала она шепот Тагеля.

— Нет, — холодно ответил Гердер. Девушка насторожилась.

— Это не вариант. Тебя сожрут прежде, чем ты доберешься до воды.

— У нас нет выбора. Если не разживемся водой, помрем все, — тихо сказал Хельд. — С нами неподготовленная.

— Я думаю, Аир предпочтет быть живой. В любом случае.

— Если закладывать дугу, то нужно было сразу идти. Мы почти целый день потеряли. Жена теперь не дойдет.

— У Гердера ничего не получится. Не надо быть провидцем, чтоб это понять. Он — великолепный рейнджер, но опыт его не спасет.

— Опыт ни при чем, — ответил Гердер и снова принялся разглядывать берег и мелькающих там существ.

— Хельд, скажи ему, что это самоубийство, — шепотом протянул Тагель. Ридо и Фроун угрюмо молчали.

— А что делать? — ответил вопросом супруг Аир.

Она вдруг вытянулась, но так, чтоб не высунуться из-за кочки, посмотрела в небо и выдохнула:

— Тучи.

Едва слышное шуршание, и в мгновение ока рядом появился Хельд. Он с тревогой посмотрел в глаза жене.

— Что ты сказала?

— Тучи.

— Ну и что?

— Будет дождь.

Он оглянулся на оставшихся сзади мужчин, потом снова посмотрел на Аир.

— Ты уверена?

— Да.

— А этот дождь… он будет чистым?

— В смысле? — удивилась она.

— Ясно. — Хельд отполз немного назад, так же беззвучно, и махнул рукой. — Отпадает, слышишь, Гердер? Лежим.

— А если девочка ошиблась? — обстоятельно поинтересовался тот.

— У нас все равно нет выбора. Утром в любом случае выпадет роса, станет легче.

— А теперь носом в землю! — внезапно скомандовал Гердер, и они замерли.

Над головой прошелестела крыльями целая стайка каких-то существ, ломко и остро, от них пахнуло холодком, но что это за существа, Аир не видела, поскольку послушно лежала лицом вниз. Ее мучил только один вопрос — ведь если эти летучие твари решат напасть, все они окажутся перед ними совершенно беззащитными. Лежа лицом вниз, невозможно оказать хоть какое-то сопротивление. Но существа не напали, возможно, они умели реагировать только на движущуюся дичь.

Потом потянулось время до ожидаемого дождя. Было жарко и душно, как всегда перед грозой, и каждая минута отдавалась в висках страхом — будет не будет… И как… Солнце не то чтобы пекло, оно уже клонилось к закату, но трава, на которой лежала Аир, пахла зноем и пылью. Что-то давило, трудно было дышать, Хельд с тревогой поглядывал на жену, но она по-прежнему не чувствовала в приближающемся дожде ничего опасного. Это был самый обычный дождь. Мужчины обливались потом, но не смели шевелиться, потому что, почуяв приближение грозы, заволновалась нечисть у водопоя. Как объяснил супруге Хельд, некоторые из местных существ получились из обычных животных, только долгое время находившихся под воздействием магического фона, либо же как продукт скрещения животных и рукотворных демонов, или обычной, окрепшей в Пустошах нечисти. Подобное соединение было возможно не у всех видов и не слишком часто, но бывало, и давало самые неожиданные результаты. «Никогда нельзя знать, что встретится тебе на пути, — говорил он. — Сколько хожу, а постоянно какие-то новые твари попадаются». Аир лежала, мучаясь от особенно обострившейся в духоте жажды, и думала — что же будет, если поблизости окажется какое-нибудь существо с особенно тонким нюхом и особыми гастрономическими пристрастиями — свежая человечина. Тогда они пропали.

А потом разом потемнело, дохнуло свежестью, и, погрохотав немного, слегка рассеяв полумрак, хлынул дождь…

С тех самых пор, как образовались Пустоши, разрезав некогда огромный и богатый край на неравные половины, Империя состояла из двух частей — Северной и Южной. Узкая полоса незанятой Пустошами земли, горные перевалы и море — вот три пути, по которым части Империи могли сообщаться друг с другом, но все они были неудобны, а других не осталось. В течение двух сотен лет — все то время, пока в Брошенных Землях плодилась нечисть, — императоры один за другим пытались наладить дорогу прямиком, высылали войска в надежде расчистить хотя бы узкий путь, но ничего не получалось. Нечисть не признавала никаких границ, кроме очертаний Пустошей, два войска не вернулись, а одно, самое большое, выбралось оттуда настолько потрепанным и истаявшим, что правители больше не повторяли попыток. Императорами была назначена огромная награда тому магу, или тем магам, которые предложат, как привести Пустоши в прежнее, до катастрофы, состояние, но желающие получить награду пока никак не могли подтвердить свою состоятельность. Кое-кто из них, признанные шарлатанами, были даже казнены — правители отличались крутым нравом. Да и то, иначе правителям нельзя.

Новой столицей Империи стала Беана, большой и красивый торговый город, не чета, конечно, Белому Лотосу. На юге же так называемой младшей столицей, где сидел наместник императора, нарекли Влозу. Оттуда нити управления тянулись к самым границам Империи, но последние годы император практически не вникал в управление южной частью своих владений. Не то чтобы он настолько безоговорочно доверял своему наместнику, просто для того, чтоб все контролировать самому, надо находиться на месте, а ездить туда-обратно немыслимо. Медленно, но верно Империя превращалась в два государства, одно пока было подчинено другому, но тем не менее.

Беана, выросшая за последние двести лет почти втрое, стала прекрасным и благоустроенным городом, но ее по-прежнему отмечала особая специфика торговых городов — она в первую очередь служила точкой пересечения торговых караванов, самым большим рынком в мире, изобиловала лавками и толпами торговцев, по вечерам наводняющих трактиры. Город стоял на реке, впадающей в море, течение было довольно слабым, река широка, величественна, судоходна, берега и устье тщательно охранялись, а пошлины были невелики — купцов старательно обдирали потом, уже на рынках. Недостатка в желающих везти товар в Беану никогда не ощущалось. И с раннего утра до раннего утра, даже ночью, город кипел, рынки не закрывались никогда, завлекательно освещенные трактиры и дорогие рестораны привлекали полуночников, и только спальные кварталы, где стояли особняки знати и богачей, окруженные садиками, и огромные доходные дома, где можно было снимать комнаты, с наступлением темноты погружались в молчание и сон.

Императорский дворец возвышался над городом, еще в прежние времена его возвели на вершине гигантского пологого холма, больше похожего на гору, а за двести лет расширили и достроили. От города был отрезан большой кусок, превратившийся в парки и сады дворца, обнесенные стеной, сравнимой с крепостной. Жизнь в новой столице была налажена, и императорский дворец, пожалуй, смог бы сойти за новый символ Империи… Вот только у Белого Лотоса это получалось намного лучше, и о том времени тосковали даже те, кто того времени не помнил. А помнил его мало кто — в Империи только представители правящей династии и их родственники, несущие в крови ту же жизненную силу, отличались долгим жизненным сроком.