Нет, не хотелось бы мне жить в Москве, упорно думала я. Дома лучше. Пусть меньше товаров, хуже с продуктами, но привыкли, как-то приспособились, живем… Зато нет этих безумных лиц, этих чванных спин, словно бы говорящих: «Больно много вас сюда понаехало!»

Очереди, очереди… Большинство — женщины, но немало и мужчин. Те все норовили протиснуться вперед. Все это клокотало, бурлило, бурчало, переругивалось. А еще угнетал меня воздух — тяжелый, нечистый, не зимний и не весенний, полный угарных выхлопов. Таким же «угарным выхлопом» вспоминался мне и эпизод в вагоне. Вспоминать не хотелось, но мысль то и дело туда ехала.

Обошла ГУМ, ЦУМ, «Детский мир» — всюду одно и то же: «Нет!» — и спины. Впрочем, в одном магазинчике поскромнее показали мне куртку ярко-желтую, цвета яичного желтка. Тоже тяжелую, как те «заслонки», но даже без капюшона. Нет, нет и еще раз нет. Пойду-ка обратно в гостиницу — на всякий случай еще раз пробежать свой доклад.

Была, кажется, такая пьеса: «Человек с портфелем». Я не видела, а может, и не могла видеть (давно это было).

Так вот, появился человек с портфелем. Только отошла от прилавка, он меня остановил. Пожилой, бледноносый, интеллигентного вида. Портфель бокастый, раздутый.

— Вы как будто искали куртку с капюшоном, размер сорок восемь, рост четыре?

— Да, искала. А что?

— Дело в том, что совершенно случайно я приобрел именно такую куртку для своего внука. Оказалась мала: акселерация! Если хотите, могу уступить.

— Ой как удачно!

Отвел в сторонку, вынул из портфеля и развернул — ну, нечто сказочное! Такую видела в мечтах: темно-синяя, отделана красным. «Молнии» узенькие, почти невидимки.

— Как молодежь говорит, «фирма», — усмехаясь, сказал человек с портфелем. — А вот и «лейбл».

— Что такое? — не поняла я.

— «Лейбл» — по-английски этикетка.

«Лейбл» и в самом деле свисал где-то внутри куртки на нежном шнурке. «Made in…» Где именно made, я не разобрала. У нас ни курток таких, ни «лейблов» не делают (хочется думать — пока).

Взяла в руки — перышко! Посмотрела на цену — ну что ж, в моих возможностях. Дороговато, но как хорош будет в новой куртке Валюн!

— Спасибо вам, большое спасибо! Вы сами не представляете, как меня выручили!

Вынула деньги, отсчитала. Пожилой интеллигент изменился в лице. Бледный нос сморщился, верхняя губа приподнялась, обнажая фальшивые зубы:

— Ну нет, милая, так дело не пойдет. Мне эта курточка стоила много больше. Пришлось приплатить фее за прилавком, да завмагу, да еще кой-кому. Знаете, как эти дела делаются?

Сказать бы: не знаю и знать не хочу. И все. И ничего бы не было. Вернулась бы в гостиницу, еще раз прошлась бы по своему докладу… Но больно уж хороша куртка!

— Сколько же я вам должна? — Холодно, соблюдая дистанцию.

Он назвал сумму вдвое больше той, которая значилась в чеке. А главное, больше той, что лежала у меня в сумочке.

— Это же спекуляция! — крикнула я, да так громко, что несколько человек обернулись.

— Ша! — просипел «интеллигент», быстро превращаясь в обыкновенного жулика. — С луны свалилась! Психопатка! Лахудра! У самой денег нет, а туда же нацелилась!

Стал выдергивать куртку; мне бы ее отпустить, а я держала. Кругом зашумели: назревал скандал, а скандалы везде любят — и тут и в родном городе. Только тут все происходит быстрее. Мигом явился милиционер:

— Это вы, гражданка, сбываете дефицит?

Отпустила куртку:

— Я?! — даже задохнулась. — Это он, — показывая пальцем, — продавал мне куртку по двойной цене!

— Видите, как они умеют выкручиваться, — спокойно сказал владелец куртки. — Я не я, и лошадь не моя.

— Пройдемте, гражданка, — сказал милиционер. — И вы, гражданин, тоже. Там разберемся, кто кому продавал.

Я закричала:

— Товарищи! Будьте свидетелями!

Но маленькая толпа вокруг места происшествия быстро растаяла. Вся, кроме жиденькой старушки в клетчатом платке.

— Кто кому продавал — не видела. Только верней всего она и продавала. Сумка, сапожок заграничный. Много таких шнырит, лишь бы нажиться. Она, она продавала, истинный крест.

— Как вы смеете? — крикнула я.

— Пройдемте, граждане, для выяснения, — сказал милиционер. Молодой, розовый, с пушком на щеках, но очень важный.

Вышли на улицу, на тротуар, густо покрытый снежной кашей.

— Вы не имеете права! — глупо восклицала я, роясь в сумке. — Вот мои документы: паспорт, командировка. Я делегат конференции аллергологов!

— Много таких делегатов найдется, — сказал человек с портфелем.

— Вы не очень-то, товарищ, — оборвал его милиционер. — За соучастие в спекуляции тоже по головке не погладят. Давайте-ка оба со мной в отделение. Протокольчик составим…

— Вы понимаете, товарищ милиционер, я тут совершенно ни при чем. Искала куртку, он предложил уступить. Думала, просто из любезности, а он запросил вдвое…

И тут произошло неожиданное: высокий каблук импортного сапожка поскользнулся на талом снегу; под ним, очевидно, был лед. Я упала во весь рост. Растянулась, нелепо подвернув ногу. Больно не было.

Милиционер подал руку:

— Вставайте, гражданка.

Попробовала — и не смогла. Острая боль ударила как ножом. Я вскрикнула. Боль где-то в бедре. И, главное, вся нога от бедра и ниже — чужая. Какой-то мешок вместо ноги.

Перелом, сообразила я. Бедра или шейки. Только бы не шейки! Кругом опять скопилась небольшая толпа. Милиционер топтался. Сочувственные, любопытные лица. Все-таки каждое происшествие — аттракцион. Сумка с деньгами и документами отлетела в сторону; кто-то ее поднял и положил мне на грудь. Как мертвой.

— Ишь ты, модница! — сказал женский голос. — На каблучках да по такой скользоте!

— Совершенно, совершенно перестали чистить улицы! — посетовала старая дама в суконных ботиках. — Когда-то были дворники, теперь они исчезли как класс!

— Сама бы пошаркала дворником, — отозвался старик в ушанке, — узнала бы почем фунт лиха!

— Ну, как, будем вставать, гражданочка? — спросил милиционер.

— Не могу. У меня перелом. Я сама врач, понимаю, что не ушиб, перелом. Вызовите «скорую».

Приказ, а не просьба. Милиционер пошел в ближнюю телефонную будку. Светло-серую. Странно, что все так подробно помнится, будто сейчас. Светло-серые — и будка, и снег. И небо.

Боль затихла, но лежать было неудобно и холодно. Глядела вверх, на неприветливые, нависшие над улицей этажи. Небо было перекрещено проводами, на них покачивались вороны. Одна из них, тяжко хлопая крыльями, перелетела через улицу, села на подоконник и каркнула. Начинается царство подробностей…