Что до размышлений, то они меня покинули вслед за желанием задавать вопросы. Единственное, о чем я могла думать, так это о вожделенном привале, а потом перестала думать и о нем. Сил даже на это уже не осталось. А моя ненависть к илгизитам возросла до небес, став не просто лютой, но всепоглощающей. Впрочем, выразить ее тоже не было сил, и я ненавидела их тихо и незаметно, продолжая висеть на плече пятого подручного.

Акмаль ни на ком не висела, она пошатывалась где-то впереди. Следом за ней шел ученик Рахона – Эмселах, в нем следы усталости были незаметны, хоть я и видела только спину. Да и моя опора не пыхтел и не страдал в отличие от меня. По всему выходило, что самой изнеженной тут была я, но по этому поводу я не переживала. Мне это полагалось по статусу. Был бы рядом Танияр, я бы, может, и преисполнилась бравадой, желая показать ему, что сильна и духом, и телом, и вообще достойна моего восхитительного мужа. А пускать пыль в глаза илгизитам не видела смысла. Я с ними идти не напрашивалась, сами украли.

А потом мы полезли наверх. Поднявшись по узкой тропе, я остановила на Рахоне рассеянный взгляд, а затем призналась от всего сердца:

– Лучше бы вы мне шею свернули, чем так издеваться.

– Это всегда можно сделать, – легко отмахнулся илгизит. – Но не сейчас.

– Негодяй, – буркнула я и уселась, не спеша продолжить подъем. Откинувшись спиной на скалу, я протянула с неимоверным облегчением: – Боги, как же это восхитительно…

Надо мной послышался протяжный стон, а затем пятый подручный повернулся ко мне спиной и присел:

– Забирайся, я тебя донесу.

Я одарила его спину ненавидящим взглядом. После произнесла еще несколько скабрезных ругательств на родном языке, а затем заставила себя встать. Но… не буду кривить душой, ехать на спине илгизита было даже лучше, чем висеть на нем. И если бы не подъем по тропе, не становившейся шире, я бы, наверное, даже уснула. А так следила за тем, чтобы мой скакун не слишком приближался к краю.

Еще чуть погодя наша тропа вывела нас на другой склон скалы, а еще спустя пару минут Эмселах зажег факел и помахал им:

– Сюда.

– Пришли, – оповестил меня Рахон. Перед нами был широкий грот. – Пагчи здесь нет, – усмехнулся илгизит, напомнив о моем побеге в первое похищение.

– Очень жаль, – равнодушно отозвалась я больше для порядка, чем сожалея на самом деле.

Сейчас мне бежать совсем не хотелось. Ни бежать, ни идти, ни ползти, ни даже ехать на чьей-либо спине. Желание было остановиться и уже никуда и никогда не двигаться. И до воплощения этой мечты осталось всего несколько шагов. А что самое невероятное, осознание этого оказалось подобно второму дыханию.

– Иди скорей, Рахон, – потребовала я, заерзав на илгизите. – Ну же.

Он ничего не ответил и в шаге не прибавил. А войдя в грот, стряхнул меня на каменный пол. После протяжно выдохнул и утер лоб.

– Ты казалась мне легкой, как пушинка, – не глядя на меня, но обвиняюще произнес неучтивый илгизит.

– Это и отличает воина от ученого, – потирая спину, которой проехалась по каменной стене, ответила я. – В тебе нет силы, Рахон.

– Ты забрала последнюю, – ответствовал пятый подручный.

Я промолчала. Моего убеждения он не поколебал, а доказывать истинность своего мнения было лень. И я устроилась на небольшом выступе, удачно заменившем мне стул. После откинулась на стену грота, уперлась в нее затылком и закрыла глаза, но лишь на минуту, потому что тут же родился вопрос:

– Эмселах, где ты взял факел? Твоя сума не могла бы его скрыть…

– Здесь, – ответил илгизит и указал на вход.

Там лежало еще несколько заготовленных факелов. Хмыкнув, я уже собралась снова закрыть глаза, но передумала – стало интересно, что еще у них лежит в гроте, который явно был обычным местом остановки. Оказалось, что здесь есть хворост, несколько тюфяков, даже глиняная посуда и котелок, а к нему мешки с припасами. Маленькие, чтобы провизия не пропала, простояв долго без надобности. Я оценила удобство и предусмотрительность последователей Илгиза. Впрочем, и не впечатлилась. Если бы здесь пришлось жить тагайни, они бы сумели обустроиться не хуже.

Вскоре посреди грота был разведен костерок, нам с Акмаль притащили тюфяки, а мужчины занялись нашим ужином. Это было справедливо уже хотя бы потому, что выглядели они лучше нас с махари. Ну и мы были все-таки важными персонами. В эту минуту я была по-настоящему счастлива, что существует такая замечательная вещь, как неравенство. Дайнани и махари возлежали на соломе, подручный и ученик о них заботились. Всё так, как и должно быть.

– Ты права, – неожиданно произнесла Акмаль, и я подняла на нее изумленный взгляд. – Селек поумнела не сама.

И если до этих слов я лежала, подложив под щеку локоть, то, услышав, о чем хочет говорить махари, села и приготовилась внимать. Она заметила мой интерес, усмехнулась и откинулась на каменную стену. Лицо Акмаль скрыл сумрак, но я видела, как поблескивают в темноте ее глаза, а потом этот едва различимый блеск исчез – она прикрыла веки.

– Она не должна была вернуться, – снова заговорила махари. – Урунжан приговорил Селек. Она забрела в болота, и там ее поймал ползун…

– Ползун?

– Один из детей нашего Покровителя, – ответил мне Рахон, присевший перед костром.

До меня донесся звук наливаемой воды. Тут же вспомнились слова об источнике, и я повернула голову на звук. Тут источника не было, только бурдюк, откуда Эмселах наливал воду в котелок. После откинул его, и я поняла, что бурдюк опустел. Если иной воды не имелось, то смысл беречь питье во фляге стал снова понятен.

– И что же было дальше? – вернув свое внимание Акмаль, спросила я.

– Седьмой подручный отца – Кашым спас ее, – ответила та. – Он отогнал ползуна и вытащил Селек из болота. Она соврала, что заблудилась, и хотела уйти, но Кашым не отпустил. Он заглянул ей в глаза и увидел, что привело Селек в Каменный лес. Тогда он сказал, что не смеет мешать суду Урунжана, но может предложить помощь Покровителя. Селек была согласна на всё. Так она смогла вернуться к Вазаму.

– А смерть Вазама и захват власти в тагане?

– Это было потом, – снова встрял Рахон. – В тот раз Кашым повязал ее клятвой на крови.

– Она услышала, что ей помогут получить власть, и этого хватило верной дочери Белого Духа, чтобы повернуться к нему спиной, –