Конрад перебил её:

— Знаю, я уже заметил. Больше я не буду таким опрометчивым.

Когда они дошли до седьмого дома и свернули на узенькую улочку, Конрад сказал:

— Понимаете, мама, мне, собственно говоря, не очень приятно быть таким, таким… — он поискал подходящее слово и нашел его, только, когда они очутились перед школьными воротами, — таким скрытным. Я бы хотел говорить всем правду, но чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных мер, так нам всегда говорил руководитель отдела окончательной обработки.

— И он был прав, — сказала госпожа Бартолотти.

— А я же и сам чрезвычайное обстоятельство, — продолжал Конрад, — потому что появился на свет не так, как большинство людей. Поэтому, наверно, в моем случае чрезвычайные меры оправданы.

— Конечно, — согласилась госпожа Бартолотти, открывая ворота. — Конечно. Только я вот что тебе скажу, Конрад. Не сердись, но мне кажется, что ты должен предпринять еще одну чрезвычайную меру — разговаривать у директора не так по-взрослому.

— А я разве разговариваю по-взрослому? А как надо разговаривать по-детски?

— Я и сама не знаю, ведь почти не общаюсь с семилетними детьми, — пробормотала госпожа Бартолотти, поднимаясь по лестнице на второй этаж. — Но мне кажется, что семилетние дети говорят проще, они еще не знают столько слов, как ты.

— Каких слов?

Госпожа Бартолотти не успела ответить, потому что они уже стояли перед дверью с табличкой «ДИРЕКТОР».

А возле дверей их ждал аптекарь Эгон в черном костюме, в черном галстуке и черной папкой под мышкой.

— Эгон, Эгончик, а ты зачем тут? — воскликнула госпожа Бартолотти.

— Цыц! — попробовал утихомирить её господин Эгон и шепотом пояснил: — В конце концов, я же отец. Если возникнут какие-нибудь трудности, я буду вам нужен. Должен же я вас защищать!

Госпожа Бартолотти вздохнула так громко, что он снова цыкнул на неё.

— Эгон, прошу тебя, иди домой или в аптеку, — прошипела она. — Иди куда угодно, но иди!

— И не подумаю, — прошипел в ответ господин Эгон. — Я отец и останусь тут.

И он постучал в дверь.

— Прошу! — послышался изнутри женский голос.

Господин Эгон открыл дверь и вошел в кабинет директора. Конрад и госпожа Бартолотти двинулись за ним. Конрад схватил её за руку.

— Вы ко мне? — спросила довольно старая и довольно полная женщина.

Она не сидела за столом, а стояла перед ним, держа в руках стопку тетрадей.

— Мы хотели бы записать в школу своего сына, — ответил господин Эгон.

Довольно старая и довольно полная женщина положила тетради на стол.

— Записать? Теперь? Как это? В первый класс? Надо было записываться в начале года. Теперь дети уже учатся! А, кроме того, без минуты восемь. Моя коллега, госпожа Штайнц, заболела, и я должна заменить её в третьем «А» классе, сейчас будет звонок!

— Он идет не в первый класс, а во второй, — объяснил господин Эгон.

— В третий! — воскликнула госпожа Бартолотти, умоляюще глядя на аптекаря. — В третий! Во второй он уже ходил. — Она взглянула на аптекаря еще более умоляюще. — В Кайре, в Кайре! В Кайре он ходил во второй класс!

Хотя господин Эгон не понял, что у госпожи Бартолотти на уме, но понял, что ему надо молчать.

Раздался звонок. Госпожа директорша была просто в отчаянии.

— Ну что мне с вами делать? — сказала она. — Третий «А» одних оставлять нельзя надолго, ведь это ужасный класс. Я должна идти на урок!

Госпожа Бартолотти заметила, что записать мальчика в третий класс — не такое трудное дело. Госпожа директорша сказала, что надо заполнить множество бланков, а затем села к столу и попросила у госпожи Бартолотти бумаги, медицинскую справку, метрику и свидетельство за предыдущий класс. Господин Эгон заворожено глядел на свидетельство «немецкой школы в Кайре». Госпожа директорша тоже заворожено смотрела на него. Она очень обрадовалась, что получает такого хорошего ученика и из такой далекой школы, поэтому заявила:

— Правда, это не такое сложное дело. Ведь у вас есть все необходимые документы. А то было бы много мороки.

Потом госпожа директорша повела Конрада в третий «А», даже одолжила ему тетрадь, шариковую ручку и карандаш, потому что у Конрада не было ничего.

Госпожа Бартолотти и госпожа Эгон смотрели вслед Конраду, пока он поднимался с директоршей на третий этаж. У госпожи Бартолотти, которая боялась, что мальчика не так просто будет записать в школу, полегчало на сердце. Но господин Эгон тихонько постанывал. У него болел большой палец на левой ноге, ведь госпожа Бартолотти в кабинете трижды наступила на него. Наступила нарочно, когда госпожа директорша называла его «уважаемый господин Бартолотти», и господин Эгон хотел на это сказать: «Извините, моя фамилия не Бартолотти». После слов «Извините, моя…» — госпожа Бартолотти и наступила ему на палец, и господин Эгон закрыл рот.

— Как ты смеешь оттаптывать мне пальцы! Это неслыханная дерзость! — раздраженно сказал господин Эгон, когда они спускались по лестнице.

— Жалко, что пришлось их оттаптывать, но другого способа не было, — ответила госпожа Бартолотти.

В действительности, ей совсем не было жалко. Она бы с радостью еще раз наступила на пальцы господина Эгона, так как считала, что он слишком вмешивается в их с Конрадом жизнь. Господин Эгон был обижен и похромал в аптеку.

«Может, он такой обиженный, что сегодня больше не явится», — сердито подумала госпожа Бартолотти. Но она ошиблась.

В полдень, в двенадцать часов, госпожа Бартолотти пришла в школу за Конрадом.

Перед воротами стоял господин Эгон. Все еще обиженный, он объяснил госпоже Бартолотти, что не знал, придет ли она за мальчиком или нет.

— Ты ведь никогда не бываешь точна, — сказал он.

Госпожа Бартолотти просто осатанела. Ведь она всегда была точна. Когда дело касалось чего-то важного, всегда была точна.

— Такие люди, как ты, — закричала она, — все валят на других. Только потому, что я не замужем, тку ковры и сильно крашу лицо, ты заявляешь, что я не точна! Это неслыханное нахальство!

— Не кричи, прошу тебя, не кричи, на нас уже смотрят! — сказал аптекарь. Потом вынул из кармана несколько ассигнаций и протянул: — Вот остаток алиментов. Первого числа следующего месяца ты снова получишь от меня деньги.

Госпожа Бартолотти спрятала деньги и попробовала улыбнуться. Хотя ей не так легко было улыбаться. В школе прозвенел звонок.

— Сейчас он выйдет, — сказал господин Эгон.

— Хоть бы ему там понравились, — сказала госпожа Бартолотти.