— Пока тысячу четыреста евро.

— Что значит — пока? — Нина загасила сигарету и резковстала.

— Боюсь, придётся провести повторный обыск, болеетщательный, — сказал Соловьёв и взял в руки большого, потрёпанного плюшевогомедведя.

— Нет! — крикнула Нина. — Это Мика, её любимая игрушка, онаспит с ним, не трогайте! Положите на место!

Мишка был мягкий, рыхлый. Соловьёв тут же заметил у него наспинке аккуратный шов. Нитки совсем немного отличались по цвету. Майя молчаподала ему маникюрные ножницы. Нина опустилась на пол, обняла колени, уткнуласьв них лицом. Внутри игрушки была спрятана пачка, завёрнутая в тетрадный листоки перетянутая резинкой. Десять купюр по пятьсот евро.

Майя громко выругалась и упала в кресло. Что-то пискнуло подеё увесистым крупом. Тут же послышался томный гитарный перебор, и приятныйбаритон пропел:

На бледной шее девы Ангелины

Мерцают капли крови, как рубины.

В моей руке серебряный клинок.

Ах, Ангелина, как я одинок.

Колонки делали звук таким объёмным, что казалось, певецпоявился здесь, в комнате.

— Что? Кто? Откуда это? Зачем? — Нина вздрогнула и тревожноогляделась.

— Прости. Я нечаянно села на пульт. — Майя выключиластереосистему и посмотрела на Соловьёва. — Это Вазелин. Певец такой. Знаете?Женечка его постоянно слушает. Слушала… Боже мой, не могу поверить…

* * *

Соловьёв вызвал группу. Уже через час сумма выросла додвадцати тысяч. Часть денег обнаружили в потайном кармане зимней куртки, частьпод стельками ботинок роликовых коньков.

— Украсть она не могла, — жёстко сказала Майя, — я знаю Женюс рождения. Я не мать, всего лишь подруга матери, и моё мнение вполнеобъективно.

Нина молчала. Пока шёл обыск, она сидела на полу, все также, обняв колени, и на вопросы не отвечала.

— Ну как вы думаете, откуда? — тихо спросил Соловьёв.

— Она могла заработать, — Майя пожала мощными плечами, —другое дело, каким образом? Мне сорок лет, у меня два высших образования, я завсю свою жизнь не держала в руках и половины такой суммы.

— Хватит! — Нина резко встала, шагнула к Соловьёву,уставилась на него сухими злыми глазами. — Это мои деньги. Я их спрятала. Женясовершенно ни при чём.

— С ума сошла? — Майя взяла её за плечи. — Что ты врёшь?Зачем?

— Не трогай меня! И вообще, все вы, уйдите, оставьте нас впокое! Не лезьте в нашу жизнь! Разгромили весь дом, испортили вещи моегоребёнка. По какому праву? Женечка скоро вернётся, а в её комнату войти страшно,и есть в доме нечего, я из-за вас не успела сходить в магазин. Мне надо купитьяблок, свежего салата, орешков.

Она не кричала, говорила чётко, монотонно, как автомат. Все,кто был в комнате, застыли, глядя на неё.

— Может, врача вызвать? — шёпотом спросил трассолог.

— Это вам надо врача, — Нина холодно усмехнулась, — вамвсем, и тебе в том числе, Майка. У вас крыша съехала. Массовое помешательство.Дурдом. Выметайтесь отсюда, быстро!

— Нинуля, деточка, послушай, — физкультурница горьковсхлипнула и обняла её, — Жени больше нет, её убили. Ты сама это знаешь. Еёнет. Ты поплачь, станет легче.

— Да, я поняла, — Нина спокойно отстранилась от неё, — я всепоняла. Только пожалуйста, очень вас прошу, уйдите все, и ты, Майка, тоже уйди.Мне надо побыть одной.

* * *

Когда группа вышла из подъезда и все стали рассаживаться помашинам, Соловьёв вспомнил, что у него кончились сигареты. Ларёк был черездорогу. Перебегая на другую сторону, Дима заметил у обочины, прямо напротивподъезда, синий спортивный «Пежо». Небольшая лёгкая машина выглядела скромно иничем не выделялась из вереницы автомобилей, припаркованных в переулке. Ностоила такая игрушка около пятидесяти тысяч. Дима обратил внимание на силуэт,который виднелся сквозь тонированные стёкла.

Человек сидел на водительском месте. Наверное, ничегоособенного в этом не было. Соловьёв прошёл совсем близко, заметил, что стеклаприспущены, сантиметра на три, не больше, и из салона тянет табачным дымом.

«Ну и что? — спросил себя Дима. — Сидит человек в своеймашине, курит, может, ждёт кого-то или просто отдыхает».

«Пежо» стоял таким образом, что через ветровое стекло можнобыло наблюдать за подъездом, из которого только что вышла группа.

Сам не зная зачем, Дима нарочно замешкался рядом, сталдоставать мелочь из кармана, уронил несколько монет. Пока поднимал,пересчитывал, услышал тихую трель мобильного. Человек в салоне тут же ответил.

— Нет. Я сейчас в конторе. У меня люди. Прости, не могу.Разумеется, она говорит, что меня нет на месте, я попросил её. Она не врёт, авыполняет свои служебные обязанности. У меня важные переговоры. Все, прости,дорогая. И я тебя… Да, да, заинька, я обязательно перезвоню, как толькоосвобожусь.

У невидимки был низкий, очень солидный голос.

«Какое мне дело до него и до заиньки, которой он врёт?» —подумал Соловьёв, взглянул на номера «Пежо», дошёл до ларька и больше неоглядывался. Покупая сигареты, услышал звук мотора. «Пежо» отъехал и исчез заповоротом.

Дима достал блокнот и записал номер.

После того, как Борис Александрович случайно наткнулся нажуткие картинки в Интернете, он думал дней десять, что теперь делать? Былонесколько вариантов. Первый, самый разумный, — просто забыть. Не лезть в это,не прикасаться к грязи.

Он видел Женю Качалову в школе. Она ничем не отличалась отдругих детей, но он не мог смотреть на неё, не мог спрашивать на уроках. Образыклассической русской литературы, несчастные поруганные создания, от СонечкиМармеладовой до Лолиты, сосредоточились для него в этой худенькой девочке.

«Её вынудили, заставили, обманом, шантажом, угрозами, —думал Борис Александрович, — разве трудно обмануть и напугать ребёнка? Папазнаменитость, но он ведь не живёт с ними. Мама измождённая, нервная. Пьёт илибольна чем-то. Девочка предоставлена самой себе, в таком сложном возрасте. Онаразвязна, вульгарна. Конечно, все это от беспомощности, от растерянности передгрубым взрослым злом, которое обрушилось на неё, маленькую. Вдруг яединственный, кто знает? Вдруг ей нужна помощь?»

Самый разумный вариант — забыть и не лезть — стал казатьсяБорису Александровичу подлостью. Ему вспомнилась фраза Набокова. «Тайный узор вявной судьбе».