принц чаек.

— Я чем дольше живу, тем больше с этой именной шизофазии охреневаю. Идём к машине.

— Только за пивом заскочим. И в татмак, раз дело такое.

— Татарстан, конечно, моё почтение.

— В следующий раз к тебе заеду. Планы известны?

— Шарку никаких записок не оставлял.

— Ну так и тем лучше. Мы сейчас машину паркуем, а после идём за выпивкой и на шашлыки.

— Я мяса не ем.

— А оленину?

— Так, а откуда ты знаешь?

— Шарку сказал, что ты её любишь.

— Ну я её ел, но это было на Обратной Стороне и поначалу, когда я ещё не был уверен, что не сплю, или не нахожусь в бреду.

— А что ты тогда будешь?

— Море лука. Репчатого, красного, да и фасоли консервированной понапокупаем.

— А к рыбе ты как?

— Очень уважаю, Март, тут к бабке не ходи.

И тут Март, услышав мой ответ, включил музыку. Его руки, как и мои в поезде, засияли голубой аурой, его тело стало полупрозрачным, а на голове его произвелась проекция широкополой красной шляпы с конусовидным волшебным навершием. Всматриваясь в неё, в месте, где по её выкройке должна располагаться голова, я увидел воду, а после, с изменившимся ракурсом, узрел и голубые руки Марта, держащего в руках удочку. Сам Март в это время сидел рядом, беззаботно изобретая нараспев песни о рыбалке и рыбах, об обилии водных богатств и лесных красотах, о костре, копчении и уютном ужине, бане и том, как будет здорово после неё прыгнуть в то озеро, из которой он же и выловил ведро вкуснейших пресных рыб. В этом сверхположении он завёл свою Ниву, претворяя в песне автомобильную дорогу как искусную рыбалку, с чем он справлялся идеально. Получилось, что мой полупрозрачный водитель первые двадцать минут просто отсутствовал рядом со мной, и пусть руки его и держали руль, но всем своим сознанием он был там, на Обратной Стороне.

— Мог бы и ко мне заглянуть, одному на рыбалке бывает скучно.

— Март, братец, я не ожидал.

— Тебя Шарку не посвятил в эльфийскую кулинарию?

— Мне просто доводилось Там готовить, если ты об этом.

— Я тоже нахожу забавным, что по большому счёту в Себе делать нечего, ходи себе за черникой и не напрягайся.

Я задумался над сказанным Мартом в тот момент, когда мы въехали в Авиастроительный район, продвигаясь по улице Вересаева все дальше к северной части города, освещенного утренними лучами пробудившегося солнца. На светофоре я открыл бутылку Жигулёвской ипы, утвердив запах трав на салон автомобиля, и за предоставленную мне минуту красного света опустошил её.

— Ты вот сказал, что я мог к тебе присоединиться. Но мы же в Себе, как в Себе может быть чем-то ещё для кого-то?

— Ну смотри, в Себе эльфа — это как лобби, только музыкальное. Я, считай, исполняю одну партию, ты мне вторишь и исполняешь другую, и мы уже вместе. Так и коннектимся.

— Я не умею импровизировать.

— Стесняешься?

— Я скорее даже не знаю как могу органично дополнить чью-то песнь.

— Так это не моя песнь, то есть это не моё творчество. Это работа, каждый раз приходится что-то придумывать, под разные ситуации разные исполнения. Иногда котелок не варит, а с саппортом всяким проще.

— Мы типо бойзбенд?

— Да не обязательно. Всё от целей.

— А какие цели могут вообще существовать у бойзбенда?

— Ну представь, попадаем мы куда-то, а нам нужно что-то, что может достать только бойзбенд. Мы и организуем такого рода музыкальную сессию. Дело тут только в том, что всегда можно обойтись другим жанром, или другим исполнением. И вообще, если очень хорошо постараться, в целом можно исполнять одно и то же, сделать так сказать песнь песней, или даже музыку музыки. По факту музыка музыки это и есть род, только выразить его может только он сам, а у нас то и получается, что прыгать.

— Или изучать всё, или углублять познания в чём-то одном.

— Ага. В этих пределах, я думаю, ты догадываешься о том, сколько существует бесполезного.

— Не думаю, что мы можем говорить о музыке и песнях как о чем-то “полезном” по своим функциям.

— Нет, мы же не рассматриваем культуру и её историю. Разнообразие жанров проявляет себя только в различении эстетического, просто когда проблемы можно разрешить одним и тем же методом, то мы уже не рассматриваем эту самую необходимость в разнообразии.

— А давай рассмотрим. Ты знал, что казанская эмо-сцена одна из самых сильных в Европе?

— А что эльф может получить от эмо-сцены? Блейзер?

— Свободу слова и устойчивый рубль.

Март удивлённо посмотрел на меня, направляя машину во двор. Он достал телефон, уточнил про себя пришедшие за рулём оповещения и потянулся за моим рюкзаком, лежащим на заднем сиденьи.

— Хочешь сказать, что можно рассматривать жанры в зависимости от истории их происхождения?

— Не столько жанры, сколько сцены вообще. Их происхождения определяются формами запросов и обстоятельств, а потому ими можно не только разрешать эльфийские цели, но и обретать желаемое.

— Пространство Обратной Стороны определяется историей потребностей рода… Это ахеренно!

— Ты не думал об этом?

— Мой эльфизм начался с совершенно других ракурсов. Не поверишь, но всё началось с шутки про кленовый эчпочмак.

— Сейчас бы элберетовки к такой красоте, и маринованого лука с апельсинами.

— Ну вот, эльфизм мой действительно начался с кухни. Причастие к пространству для меня всегда считалось тем более волшебным, чем изобразительное искусство. Ты же знаешь, что проклят тот лев, что пожрал человека?

— И блажен тот лев, которого съел человек.

Мы остановились у входа в подъезд, чтобы Март произвёл звонок по телефону, но уже как пятую минуту он не мог набрать нужного номера. Тогда я открыл ещё бутылку пива; по негласному соглашению мы продолжали стоять до момента, пока я её не допью.

— Ты про блейзер поэтому упомянул не в шутку? — решив продолжить тему спросил я. — Чтобы пожрать культуру?

— Наверное. Но я бы сказал скорее, что только теперь я более осознаю то, какую аферу можно провернуть: с помощью эльфизма достать нужную еду, чтобы сопричаститься с пространством, откуда эта еда была явлена, а потому значит, что и со временем, в котором это пространство возникло. Полезность — неизмерима, особенно в противостоянии киберам.

— Так а зачем нам им противостоять?

— Ну… Мы эльфы?

— А нам они на что? Я думал, что они просто есть, никак нас не трогают, просто не любят.

— Давай сейчас поднимемся, а после обговорим эту тему?

— Хозяин-барин.

Мускатное варенье

— Здарова, грибы!