Я замолчал, специально. Я пытался считать секунды, но мешала дробь пульса в голове. Сердце было готово разорваться от волнения.

— Древнейший? — наконец спросил орк, устав слушать тишину.

— Так же.

— А другие? — спустя секунды молчания уточнил вождь.

— Лучше тебе будет спросить у других рас древнейших лично, потому что сейчас…

Я напряг зрение, чтобы как можно чётче видеть очертания всех трёх орков. Особенно орчихи с большой грудью.

—…я говорю лишь про то, как сам воспринимаю это всепоглощающее ничто. И слово «сон» подходит полностью. Ведь именно из-за этого тебе пришлось нарушить своё слово и привести животных не на седьмой день, а на девятый. Я прав?

— Мы не знали, что происходит с древнейшим, и я лично принял это решение, — не думая ответил Аркат звенящим сталью голосом.

— Никто и не смеет упрекать тебя, вождь Суттаа́к. Это я не предупредил, что усну, так что слов своих ты не нарушил. А теперь я скажу более открыто, — стоило мне правильно назвать племя, как большегрудую орчиху дёрнуло как от удара током.

— Слушаю тебя, древнейший.

— Кагата продолжит навешать меня каждый день?

— Да. Для этого она и представлена тебе, древнейший.

— Вот ей я и сообщу, когда и насколько погружусь в сон. А животных приведёшьзавтра, сегодня уже поздно. Хоть и голод терзает мой живот.

— Будет так, как ты просишь, древнейший. Но почему ты терпишь голод?

— Посмотри в мой глаз и скажи: уменьшилась ли пелена в нём?

Вместо Арката подошла большегрудая орчиха. Я едва не заорал от ужаса, когда тёмно-зелёное лицо вынырнуло из тумана и практически приблизилось вплотную. Чувствовалось смрадное дыхание, словно та специально наелась протухших грибов.

— Пелена сходит, древнейший, — сказал Аркат, когда орчиха молча встала обратно. — Твоё зрение восстанавливается.

— Именно поэтому я хочу получить животных завтра, а не сегодня. Хочу проверить, улучшится ли зрение ещё, или же исчерпаны все силы.

— Я не совсем понимаю, что именно ты собрался делать, древнейший.

— Я потом всё объясню, но уже поздно. Оставим разговоры на потом. Или у тебя есть вопросы?

— Лишь один. Неужели жизни трёх каа́рракт ну га́аг так сильно повлияли на твоё зрение?

— Ты неправильно задал свой вопрос, Аркат. Ты должен был сказать «слабо».

— Почему? Ведь не пройдёт и трёх месяцев, как ты вновь увидишь дароо́с ну Мкаа́тух. Творение первородных Почтенных Зверей. Мир, что во круг нас.

— А на это сколько потребуется месяцев? — я повысил голос и протянул вперёд правую культю. Вождь и грудастая орчиха тут же постарались отстраниться. Кагата не шелохнулась.

— Ты прав, древнейший. Я подобрал неправильное слово. Но нет причин для скорби, ведь скоро твоё зрение восстановится, — голос Арката был спокойным, но в нём угадывались торжествующие нотки.

— Я это знаю, Аркат. Закончим на сегодня, — я быстро отключил канал мыслеречи от орка и пробился в сознание Кагаты:

— Я прошу тебя остаться.

— Я не могу остаться, но вернусь так скоро, как смогу, древнейший, — ответила та.

Секунд пять орки стояли и любовались произведением искусства «Покалеченный дракон», прежде чем уйти. Я тяжело выдохнул, стараясь успокоится. Сердце взяло настолько бешеный ритм, что было готово разорвать грудь и вырваться на волю. Даже в животе отдавалась вибрация от мощных и быстрых ударов.

Последние минуты стали для меня настоящим испытанием. Даже когда переродился не так сильно боялся за свою жизнь. Да и бессмысленно было тогда бояться: ведь мама бы мне не навредила. Но сейчас, одно неверное слово и…

Меня передёрнуло от осознания, по какому тонкому льду я ходил последние минуты. Пришлось закрыть глаз, погрузив сознание во тьму и глубоко задышать, приводя мысли к порядку.

Спустя минуту я полностью успокоился и смог здраво обдумать недавние события.

Большегрудая орчиха действительно обладает достижением «Детектор лжи». Страшный как похмелье после недельного запоя детектор на двух зелёных ножках, совмещённый химическим оружием. Этой твари достаточно выйти на цветущий весенний луг, открыть рот, выдохнуть разок и всё — привет, завядшие цветы, бесплодная земля и падающие с неба мёртвые птицы. Но даже это ходячее биологическое оружие можно обмануть, если объясняться размытыми, пространными выражениями. Ведь получилось, когда я говорил лишь за себя и за виденных лично мною чёрных драконов, потому что единственный чёрный дракон, которого я видел лично — это моё отражение в воде.

К тому же, у орков действительно есть своя мыслеречь. Иначе как объяснить, что вождь молчал, а орчиха подошла ко мне? У них точно есть канал мыслеречи, и это усложнит мне жизнь: Аркату ведь не обязательно приводить с собой большегрудую орчиху.

И главное — Кагата не имеет общего канала мыслеречи с вождём и детектором, ведь она не испугалась, когда я протянул культю и повысил голос. Теперь, если сблизиться с ней и выпытать всю возможную информацию — никто об этом не узнает. И первостепенно…

Резкая боль в животе прервала мысль. Голод вернулся, скрутив живот. По привычке я потянулся к кадке с водой, но одёрнулся: за последние дни было выпито литров пятьдесят, если не больше. От такого количества уж точно плохо станет.

Вскоре зашуршал полог шатра, внутрь зашла орчиха с металлическим браслетом на ноге и по обыкновению своему встала рядом со входом.

— Спасибо, что пришла.

— Я не могла не прийти, ведь древнейший попросил об этом, — с будничной усталостью в голосе проговорила орчиха.

— Тогда могу ли я попросить тебя о помощи? — Кагата молчала, поэтому я продолжил. — Не могла бы ты принести завтра кружку и помочь мне выпить воды.

— Ты просишь помочь тебе пить? — с удивлением отозвалась орчиха.

— Можешь не помогать, если тебе неприятна сама эта мысль. Но, понимаешь, — я выдержал мхатовскую паузу секунд в пять, — если я продолжу пить как раньше, то через неделю тут лягушки заведутся. А через две они изберут меня своим королём.

Кагата ничего не ответила, но было слышно, как та быстро выдохнула носом и чуть мотнула головой, словно пыталась сохранить маску серьёзности. Вот он, мой единственный шанс показать всю глубину моего дегенеративного юмора.

— Если так подумать, то я вполне подхожу на эту роль. Ну вот сама посуди: передних лап у меня нет и ходить или бегать я не смогу, а крылья сломаны и о полётах придётся забыть. Остаются задние ноги. И когда они исцелятся, то единственное, что я смогу делать — это прыгать как лягушка. Вот представь себе, что древнейший как лягушка по полю скачет: прыг, скок, квак.

В такт последним трём словам я качал головой. Два раза мотнул на «прыг и скок», а на «квак» — наклонил голову вбок.

Кагата прыснула, её затрясло, но она старалась удержать в себе подступающий смех. Но меня это не устраивало, так что я два раза легонько хлопнул культями по грязной луже, одновременно два раза мотнул головой и в такт движениям произнёс:

— Квак, квак.

Размытый силуэт сложило пополам. Кагата приложила руки ко рту и едва сдерживалась, чтобы не засмеяться во весь голос. Но я слышал, что она смеялась тихо-тихо, как мышка. Сквозь пальцы плотно сложенных ладоней воздух вырывался со свистом, чем ещё сильнее раззадоривал орчиху. Её крутило от смеха, она едва сдерживалась.

Я смотрел на это всё и мысленно ликовал, снаружи оставаясь полностью спокойным. Потому что она теперь моя. Моя! С потрохами от кончика носа до пяток! Да, чёрт возьми, да! Она мне всё расскажет, всё до последней детальки расскажет! Теперь в её глазах я не просто кусок живого мяса — теперь она воспринимает меня за равного себе. Ведь не смеётся же человек над шутками того, кого он ненавидит; так и в этом мире разумный не будет реагировать на действия того, кого он презирает. Мы одинаковы, все живые и разумные сущности. Мы не смеёмся рядом с врагами, но с радостью смеёмся с друзьями.

Минуты три орчиха сотряслась от едва удерживаемого смеха, всё время смотря на вход в шатёр и постепенно приходя в адекватное состояние. Наконец она полностью распрямилась и убрала руки от лица.

— Мне не хочется примерять корону предводителя лягушек, — я поставил точку.

— Неужели древнейший не хочет возглавить это многочисленное семейство? — в голосе орчихи исчезла усталость, а на её место пришла лёгкость. Даже какой-то детский азарт.

— Может быть, в этом есть свой почёт, но судьба уготовила мне другую участь. Я буду зваться «Ужасом, летящим на крыльях ночи». Так что кто-нибудь