Бритый явно не желал соглашаться с белогвардейцем. Со словами: «Кибэнэ мат!» — он сделал шаг вперед, схватил Резуна за скованную руку и, не слушая двойного протестующего вопля, выстрелил в цепь наручников.

На вылете из ствола пуля «Дезерт Игла» развивает усилие в 218 килограммов, но запорожский завод «Днепроспецсталь» в очередной раз оправдал доверие, которое возлагало на его продукцию военное ведомство СССР. Резун и Верещагин, скованные одной цепью, грохнулись на асфальт, столкнувшись плечами.

— Су-у-ука! — в унисон простонали корниловец и офицер ГРУ. Длинноволосый скорчился от смеха, придерживаясь за ближайшую машину.

— Дебил, что ты ржешь, больно же! — Резун опять поднялся, помог встать Верещагину. — Дайте мне хоть паршивую закрутку, кровь-то идет!

— Если мы притащим ГРУшника на веревочке, я даже не знаю, что нам скажут, — пожаловался патлатый, снимая ремень. — То ли медаль дадут, то ли выебут и высушат.

Владимир перетянул бедро ремнем. Беляк, полулежа на «Рено», глотал воду, бежавшую струйкой из желобка на крыше машины.

— Сколько ты в него влил? — поинтересовался «самаритянин».

— Двадцать кубов… — ответил Владимир.

— Палач…

— As spirit is strong, as flesh is weak[6], — сообщил Верещагин.

Бритоголовый обыскал тело Варламова, рассовал по карманам трофеи — документы и оружие — потом занялся «Рено»: пошарил в багажнике и нашел пластиковый пакет с курткой, бронежилетом, поясом, оружием и браслетом Верещагина. Эти вещи тоже перекочевали в «Фольксваген».

Волосатый покачал головой.

— Видал я, как людей берут на пушку. Но чтобы сдавались на пушку — такого я не видел. Цирк, да и только. Мужик, ты уверен, что он тебе нужен?

— Да…

— Так, давай к машине. А то ты сейчас сознание потеряешь.

Верещагину, похоже, понравилась идея потерять сознание. Он сделал шаг к «Фольксвагену», не устоял на ногах и опять завалил Резуна. Владимир, поднимаясь, ругнулся от всей души — похоже, основную работу по транспортировке этого тела придется делать именно ему. Раненому. Зараза чухонская этот Ныммисте…

— Мужик! — окликнул крымца патлатый «самаритянин». — Эти лужи не стерильны, между прочим! А у тебя кровь! Так что кончай валяться…

«У него, значит, кровь, — скрипнул зубами Владимир. — А у меня что, антифриз?»

Крымец не отозвался и не шевельнулся.

— Мужик!!! — «самаритянин» рухнул возле него на колени, приподнял за плечи. — Очнись! Вставай, некогда валяться, сматываться надо!

Беляк не реагировал.

— Давай, тащи его! — рыкнул волосатый на Резуна.

Вдвоем они вперли Верещагина в «Фольксваген», набросили ему на плечи окровавленную, но сухую корниловскую куртку. Завелись, рванули, разбрызгивая лужи. Опять началась карусель по симферопольским улицам.

— Патруль, — ровным голосом сообщил бритый через пять минут.

— Вижу, — волосатый покосился в сторону Резуна. — Доставай свою «корочку».

Поперек улицы стояла БМД. Перед ней — двое «голубых беретов», делавших автоматами совершенно недвусмысленные жесты.

— Ты главный, — быстро сказал «самаритянин». — Мы везем в Москву пойманного диверсанта. Одно лишнее слово — и в тебе пуля.

— Холоднокровнее, Беня, — сквозь зубы бросил Резун.

И вдруг по лицу патлатого понял, что попал в яблочко.

Они притормозили. Резун открыл окно, развернул корочку.

— Капитан Владимир Резун, ГРУ, — сказал он. — Следуем в аэропорт, везем пленного диверсанта. Пропустить немедленно.

— Ага, — сказал начальник патруля, какой-то лейтенантишка, не соизволивший даже представиться. — Выметайтесь из машины быстро!

— Что? — у Резуна аж нутро затрепетало от ярости. — Да ты кто такой?

— Дырку тебе в башке сейчас сделаю — тогда поймешь! — заорал лейтенант. — Вылезайте все на хер отсюда, нам машина нужна!

Не те были условия, чтобы качать права. Машину окружили со всех сторон, наставив на нее автоматы.

Пришлось выбираться. Владимир не без удовольствия отметил, какие рожи у двоих «самаритян». Вдвоем с патлатым они выволокли Верещагина. Начальник патруля слегка изменился в лице.

— Диверсант, говорите… — протянул он.

Ход его мыслей прослеживался как по бумаге. Одно дело — явиться в аэропорт беглецами и дезертирами. Другое — привезти пленного шпиона, ценный трофей.

— Может, нам его отдадите? — спросил лейтенант. — Вам он вроде ни к чему…

— Ничего не получится, — Владимир злорадно показал скованные руки. — Ключ пропал. Или берете нас обоих?

Кожей он почувствовал ауру напряжения, исходившую от «самаритян». Если удастся сделать так, что этих двоих убьют… Но как это сделать? Заорать «Стреляйте, они шпионы»? Догадается ли этот идиот открыть огонь, если Владимир просто упадет вместе с пленником на землю?

По глазам лейтенанта было прямо видно, как тяжко у него в голове проворачиваются мысли. Их шестеро, в машину они забиваются впритык, шпиона можно запихнуть в багажник, но куда девать этого с наручниками? Попытаться вытряхнуть кого-то из солдат? Еще неизвестно, кто кого вытряхнет. Конечно, если начнется стрельба, победу одержит патруль: два с половиной человека против шестерых — не драка. Но и со стороны патруля кого-то обязательно убьют: ребята выглядят решительными. Этим «кем-то» лейтенанту было неохота становиться, а все шансы у него: стоит на передней линии, обязательно попадет под пулю.

«Дурак! — мысленно закричал Резун. — Да ты посмотри на этих двоих! Ну где, где в спецназе разрешают отращивать такие патлы? Пошевели мозгами, идиот!!!»

Но идиот не желал шевелить мозгами. Вердикт, отпечатавшийся на его лице после короткой внутренней борьбы, гласил: хрен с вами.

— Всем лечь на землю лицом вниз! — скомандовал он.

Патрульные уже успели забраться в машину.

Под дулом автомата пришлось подчиниться. Резун, плотно жмурясь от злости и стыда, лег в лужу. Сволочь, трусы, дерьмо, и это — Советская Армия?

Лейтенант запрыгнул в машину, «Фольксваген» взревел и укатил, обдав их тучей брызг.

— В аэропорт ребята опаздывают. Боятся, самолет без них улетит, — криво улыбнулся патлатый.

— Ну что, комсомолец Биробиджана, дальше пешком идем? — язвительно спросил Резун. «Самаритянин» выругался.

— Я могу пойти поискать еще машину, — сказал бритый.

— Не надо, Лева. Мы уже почти на месте.

Он посмотрел на Владимира. Потом на крымца.

— Вот черт! Ну, на хера ж было обкалывать его до бесчувствия! — И патлатый принялся приводить Верещагина в сознание старым, как мир, способом: немилосердно теребя уши. Эффект воспоследовал через две секунды: беляк заметался, пытаясь вывернуться, застонал.