— Я здесь, девочка.

Горячая ладонь нетерпеливо заскользила по моему обнаженному бедру. С наслаждением запустила пальцы в жесткие волосы, всей своей наготой осязая прикосновение возбужденного мужского тела. Доля секунды, потребовавшаяся Саварду, чтобы войти, была томительно долгой. А потом… Я выгнулась навстречу, принимая, каждой клеточкой ощущая его внутри. Мы оба замерли.

На миг…

На вечность…

Затем он начал двигаться, и я потерялась, перестала быть. Падала, взлетала, парила вне времени и пространства.

Наши тела переплетались, срастались друг с другом — грудью, бедрами, каждым сантиметром кожи. Я забирала его выдох и отдавала свое дыхание. А сердца одновременно останавливались и снова бились — отчаянно, как в последний раз.

Кажется, я что-то кричала-шептала, о чем-то молила, инстинктивно вцепившись в блестящие от пота широкие смуглые плечи. Билась в исступлении, пока по телу до самых пальчиков ног не прокатилась обжигающая волна.

Сиятельный застонал, хрипло, сдавленно. Приникла к его губам, сцеловывая желанный звук. Сладкий, как мед. Важный, как жизнь. А потом Савард без сил рухнул на меня.

Я лежала, до краев наполненная блаженством, и тихо улыбалась, чувствуя его тяжесть, биение пульса, вкус кожи на своих губах. Слушая тихое:

— Ты мой яд, Кэти… Огонь чресел… Кровь, кипящая в моих жилах… Я отдал бы все, чтобы это никогда не кончалось…

Мир вернулся к нам обоим позже. Гораздо позже.

* * *

Просыпалась постепенно, с ощущением приятной легкости во всем теле. Сладко потянулась, чувствуя себя прекрасно выспавшейся, неприлично бодрой и удивительно счастливой. Выныривать из забытья в унылую утреннюю реальность отчаянно не хотелось. Особенно после тех дивных грез, что привиделись совсем недавно. Но все вокруг потихоньку оживало, появлялись звуки, запахи, и я со вздохом сожаления медленно приоткрыла веки, чтобы встретиться глазами с сидящей у стола Кариффой.

Поймав мой взгляд, старуха приложила к губам палец, быстро сжала в кулак правую руку и что-то беззвучно прошептала. По комнате пронесся тонкий звук, как будто где-то вдалеке тихо-тихо зазвенели маленькие колокольчики.

— Полог тишины, — пояснила женщина. — Часто использовать нельзя — заметят. Но сейчас нам надо поговорить. — Она поднялась с кресла, как всегда величественная и бесстрастная. — Доброе утро, Кателлина.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы окончательно прийти в себя и вспомнить: это вовсе не сон и сиятельный действительно приходил ко мне ночью.

— Доброе, наставница. А где Савард?

Если она сейчас скажет, что он, довольный и умиротворенный, отбыл рано утром в неизвестном направлении, я… А собственно, что я могу сделать? Молча обидеться? Глупо, а главное, абсолютно бесполезно.

— Господин ушел. — Старуха бросила на меня задумчивый взгляд. — Надо полагать, к императору. Настроен он, по крайней мере, был очень решительно.

— Сказал, когда вернется?

— Зачем?

Действительно, зачем возвращаться к той, которую еще несколько часов назад безоглядно, пылко любил? Был нежен и щедр на ласки, шептал признания, полные безудержной страсти, предугадывал любое, самое сокровенное желание?

Видимо, на моем лице отразились какие-то чувства — удивление, смятение, неприятие…

— Кэти, — наставница присела на край кровати, — что случилось?

— Ничего. — Отвернулась, досадуя на свою несдержанность. — Просто на Земле не принято сбегать от женщины, пока она спит.

— Давно пора забыть о том, что происходило в твоем мире, — пожала плечами Кариффа. — Крэаз не мог ждать, когда ты проснешься. Это не только не принято, но и крайне неприлично. «Не должно саэру наблюдать за мучениями наиды или жены своей. Надлежит ему оставить ее в уединении на некоторое время под присмотром верных слуг и целителей». — Судя по торжественному тону, старуха цитировала какую-то очередную нравоучительную эргорскую брошюрку. — Если Савард попытается увидеться с тобой сейчас, его поведение сочтут возмутительным и достойным осуждения. Да император и не позволит советнику вести себя неподобающе.

Поддержать, утешить, согреть страдающую по твоей вине женщину — это неподобающе?

— Но там, в поместье, Савард пришел почти сразу же…

— Странный поступок, я еще тогда говорила. К счастью, о нем не узнал никто из высокородных. Семейная усадьба находится далеко от Альбирры, попадают туда только порталом и исключительно по разрешению хозяина. Все слуги связаны с сиятельным клятвой личной верности. Здесь, в столице, он не может вести себя столь же неосмотрительно. — Старуха встала, прошла к окну. — Да и для тебя так будет лучше. Что бы ты делала, если бы он оказался рядом? Сегодня ты должна испытывать боль, завтра — впасть в полное безразличие. Сумела бы сыграть так, чтобы ни один человек ничего не заподозрил: ни сиятельный, ни слуги, ни император?

Я и сама все понимала. Знала, что обстоятельства складываются удачно. Отчего же тогда так грустно? Так пусто и одиноко. И сердце тупо ноет в груди.

— Я воспользовалась правом наиды на затворничество. Сказала, что это твое требование — только ты и я, больше никого. Еще будет появляться Гарард с регулярным осмотром. Он, конечно, многое видит, но лишних вопросов задавать не станет. Всем остальным, даже Юнне и Иде, вход в покои пока запрещен. Думаю, нескольких дней для молодой наиды достаточно. Выдержишь?

— Конечно. Куда я денусь?

Утро — молчание — обмен короткими фразами с Кариффой — опять молчание — визит Гарарда — кресло во внутреннем дворике — очередной прием пищи — ночь, которой я ждала, как манны небесной. И так до бесконечности. Впору выть от беспросветности собственного существования. Когда утром пятого дня наставница шепнула, что можно вести себя как обычно, я ликовала подобно малому ребенку. Энергия била фонтаном. Хотелось что-то делать, куда-то идти, только бы подальше от опостылевшего Закатного.

— Наставница, Нижний ведь семейный парк? Нам позволят там гулять?

Старуха задумчиво сжала губы.

— Я уточню. Но полагаю, что да.

К завтраку вернулись Юнна и Ида. Бросились ко мне, захлопотали вокруг. Похоже, девушки на самом деле искренне радовались встрече. А после завтрака я получила два удивительных подарка. Разрешение на прогулки в Нижнем — от императора. И маленькую картину, вышитую на ткани бисером, — от Вионны.

Подарок от императорской наиды принесла одна из ее служанок. Поскреблась осторожно в дверь, поприветствовала смущенно:

— Госпожа признательна вам за букет и просит принять ответное подношение.

Перевела взгляд на холст.

На гибких веточках словно живые застыли дивные цветы, так похожие на радужных птиц. Один краткий миг, взмах ресниц, биение сердца — и они взлетят в небесную синь, растворятся в ней навсегда. Умчатся к свету, к счастью. К свободе.