— Убедимся? — спросил отец.

Джордж Остин встал на колени, погладив рукой между ног сестрицы.

— Вы сказали правду, — обозначил он, показав свои окровавленные пальцы, — а теперь оставьте меня с моей супругой. Детали мы обсудим утром.

— Как скажете, граф, — согласился отец.

Он вышел из спальни, захватив с собой тетушку и дядечку, оставляя свою старшую дочь наедине с графом.

— Моя прекрасная Карла, вы мне позволите продолжить? — спросил Джордж Остин, намекая на продолжения.

— Я не могу вам отказать, муж мой, — игриво улыбнулась сестрица.

Последним, что запомнила Алекса, стал момент, когда граф Остин снова лег на сестрицу. Дальше смотреть уже не хотелось. Вино сделало свое мерзкое дело. В голове мысли стали расплываться. Появилась легкая дрема, которая потянула в кровать. Алекса не могла себе позволить остаться на чердаке, поэтому развернулась и направилась к решетке.

А потом все расплылось в тумане…

***

Тупая боль пронзила затылок, спину вдоль позвонка и даже ноги. В горле пересохло, словно вся влага разом покинула тело. На языке сохранился привкус крови и железа, от которого нет спасения. На веки упал яркий свет, а тело согревало приятное тепло, благодаря которому боль была не такой страшной.

Открывая глаза, она сделала протяженный вздох. Губы пересохли и сильно потрескались, с трудом отлипая друг от друга. Язык сделался шершавым, хотелось пить, в надежде избавиться от неприятного вкуса и ощущений. Перед кроватью появился силуэт, расплывчатый, но такой прекрасный.

— Ма…. Ма… — захрипела Алекса, говоря с огромным трудом.

Она представила женщину, которую никогда не видела. От яркого света закружилась голова, сильная боль еще сильнее ударила в голову, как кузнец бьет по наковальни. Завыв от боли, она выгнулась, но стало еще хуже. Хотелось заплакать от невыносимых страданий, но даже слезы отказывались появляться. Тело слишком обезвожено.

— Госпожа… — послышался очень ласковый женский голос.

Алекса больше нечего не услышала. Силы покинули тело, она вновь потеряла сознание.

***

Второй раз Алекса очнулась, когда было темно. Боль становилась только сильнее. Завыв, она изнемогала от жажды. Даже глаза не хотели открываться. Кто-то подошел к кровати, что-то сказал, но Алекса не могла услышать, потому что её собственные крики заглушили слова.

***

Сколько времени прошло? Все тело полыхало в горниле кузницы. Алекса никогда еще такого не испытывала. Все болело, выло, страдало. Приходя в себя, она кричала от невыносимой боли. В сознание время тянуло невыносимо жестоко. Хотелось, чтобы боль ушла, чтобы все прекратилось. Больше нечего не волновало.

***

Этим днем Алекса страдала сильнее всего. Она открыла глаза, но взгляд был накрыт белой пеленой. Говорить больше не получалось. Все тело содрогалось от нахлынувших судорог. Становилось то жарко, то холодно. Летний день бросал в страшный мороз. Ни одна зима не приносила такие морозы. Опять кто-то пришел, опять кто-то сказал, но Алекса стала захлебываться кровью. Нежная рука прикоснулась плечу, чтобы перевернуть на бок, от этого стала только хуже. Кровь хлестала изо рта, а тело не хотело слушаться. В голове крутилась только одна мысль: «поскорее бы все закончилось».

***

Сознание пришло, когда тело обмякло. На какой-то миг, Алекса не почувствовала никакой боли. Связь с телом ушла. Ноги и руки куда-то пропали. Почему они больше не болят? Это хорошо или плохо? Только в этот промежуток она смогла услышать голос отца.

— Сколько еще?.. — промолвил он. Слова сжимались от боли, каждое слово давалось с трудом, словно это он лежал и страдал.

— Господин… — отозвался нежный голос самой доброй женщины на всем белом свете, полный любви и заботы. — Уже день прошел, но я нечего не могу сделать. Вам следует прекратить страдания…

— Нет… — еще с большим трудом промолвил отец.

— Госпожа… не выживет, — тихо промолвила женщина, — вы только заставляете её страдать, господин. Будет лучше…. Если вы прекратите эти страдания. Она не сможет ни ходить, ни говорить, а даже если выживет, каждый день будет становиться невыносимее предыдущего.

Стало невыносимо страшно. Страх окутал все тело, смеясь над бессилием. Но эти слова почему-то вселили надежду. Алекса тоже захотела, чтобы боль навсегда прекратилась, но отец хлопнул дверью, сбежав от ужасной реальности.

***

— Любимая доченька… — шепотом промолвил отец.

Алекса открыла глаза, но не увидела его лица. Только силуэт показался перед кроватью, то и дело расплывался в тумане, исчезал и изредка появлялся. Она посмотрела на него, хоть и не могла увидеть его слез и сожалений.

Боль ушла, жар тоже прошел, но становилось только хуже, потому что ни руки, ни ноги, ни даже спина больше нечего не чувствовали. Не хотелось кушать, не хотелось пить, а в голове крутилась мысль только о смерти. Алекса уже знала, что скоро умрет, поэтому была безразлична и отстраненной. Сестрица уедет, она доживает последние дни. Нельзя больше мучить отца, он и так настрадался.

Его теплая рука коснулась лба, заглаживая волосы.

— Я устал, любимая дочь, — сказал он не сдерживая слез. — Мне больше невыносимо видеть твои страдания. Знаю, ты прожила так мало и должна была прожить самую прекрасную жизнь, но судьба распорядилась иначе. Не хочу тебя ругать твои глупые поступки, ты ведь сама избрала безрассудную жизнь. Но я был счастлив, по-настоящему счастлив, за каждый прожитый день, моей любимой дочери. Был радостно наблюдать, как моя дочь растет, становясь все краше день ото дня. На что еще может рассчитывать отец… — сильный граф всхлипнул от горя. — Надеюсь, ты понимаешь, но у меня нет другого выхода…

Заглаживая волосы теплой рукой, он прикрыл веки своей дочери.

***

Казалось, все закончилось, но боль снова вернулась. Такая же тупая и ужасная боль наградила еще большими страданиями. Алекса закричала раньше, чем пришла в сознание. Она не понимала, что происходит вокруг. Видела только силуэты белых людей, которые её окружили.

Это продолжалось целую вечность. Они что-то делали, из-за чего становилось еще больнее. Сначала боль пронзила, потом ударила, а в конце просто накрыла все тело и больше не собиралась уходить.

***

Открывая глаза, она ощутила боль, но эта боль была совершено другой. Раны не били так сильно, они просто ныли, отчего становилось чуточку легче. Тело перестало гореть, но Алекса все равно нечего не видела, сквозь пелену, закрывшую взор.

Только незнакомые голоса говорили только о ней.

— Вы должны были сразу отправить за мной, граф, — в незнакомом голосе послышалось презрение. — Я бы вас казнил, если бы вы осмелились лишить короля такого дара.