Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осенью в ШНыре – особенно в Зеленом Лабиринте и вокруг – всегда кипели краски, такие несочетаемо и пугающе яркие, что приходилось щуриться. Но краски начинали буянить только в октябре. Пока же пятого сентября осень только начинала откручивать зубами крышечки с тюбиков с маслом.
Для Ула и Яры это было счастливейшее время. Точно не существовало предыдущего страшного года, когда Улу казалось, что жизнь кончена. В любой свободный вечер они удирали из ШНыра и шатались по Москве.
– Давай захватим мир! – предложил однажды Ул.
Яра подумала и согласилась. Она обожала масштабные злодейства.
– Мир, ты захвачен! – сказала она шепотом, чтобы не услышали за соседним столиком.
Тихо-тихо в маленьком полуподвальном кафе они отпраздновали захват мира.
Имея на лице уместную вопросительность, подошел толстый официант с блюдом. Ему померещилось, что его позвали.
– Вы завоеваны, но речь не об этом. Сдачи не надо! – великодушно сказал ему Ул.
Официант моргнул.
– Какая сдача? С вас еще шестнадцать рублей!
На следующий день Ул и Яра учили Рину падать с коня. Обвязали ее кордой за пояс и, гоняя Икара по кругу, сдергивали. Собранно упав, Рина должна была нагнать Икара и на бегу заскочить ему на спину.
– Не хватайся за культяпку! Мягче падай, не сопротивляйся! – вопил Ул.
Рина была вся в грязи. Во рту скрипел песок. Куртка, штаны, ботинки – все одного цвета, серого. Такой же была и взмыленная спина Икара. Рина с нее соскальзывала.
Десять падений. Двадцать. Двадцать пять.
– Мало! Мало! Еще! – кричала Рина.
Яра начинала тревожиться, вопросительно поглядывая на Ула. Такого напора она не помнила ни у одного новичка. Наконец или Ул переусердствовал, или Икар, бежавший до того ровно, дернул слишком ретиво. Описав дугу, Рина упала в лужу и не смогла встать.
– Вы садюги! – крикнула она звенящим голосом.
– Мы шныры. Поднимайся! – Ул снова потянул за корду.
Рина разрыдалась быстрым, кратким, как дождь при солнце, плачем. Яра отобрала у Ула корду и отправилась к Рине. Утешать. Менять слезы на смех.
За лето Яра и Рина очень сблизились. Каждая видела в другой свою разгадку, свою недостающую часть: взрывная, мальчишеская, быстро вспыхивающая и мгновенно остывающая Рина и спокойная, чуть холодноватая в эмоциях, очень последовательная Яра.
Рина все еще лежала в луже.
– Класс! – сказала она подозрительно бодрым и четким голосом, переворачиваясь на спину. Лужа хлюпнула. – «Мы шныры» – класс! Супер!
– Чего супер? – не поняла Яра.
– Сам принцип. Упрощение истины до ее сути, безо всякого маскирующего кокетства! Ну типа про писательство можно сказать, что это переработка кофЯ в буковки. Или про единоборства, что это один дядя бьет другого конечностями по головному мозгу, пока случайно не попадет в выключатель… Мы шныры! Ха! Шныры!
Она зачерпнула из лужи грязи и стала капать себе на лоб.
– У тебя истерика! – спокойно предупредила Яра.
– Только что заметила?
Кто-то свистнул по-разбойничьи, в два пальца. У пегасни возник Витяра.
– Ул, Яра! К Кавалерии!
– Зачем?
– От ты дуся! Да без понятия я… Меня послали за старшими шнырами.
Усилившись львом, Яра выдернула Рину из лужи как морковку.
– Мы скоро. Успокоилась? Загонишь Икара?
– Угу.
Рина догнала Икара и животом запрыгнула на спину. Так и поехала, колотя ладонью по конскому крупу – голова с одной стороны, ноги с другой. Икар смирный, с ним такие штуки сходят с рук.
А Ул и Яра мчались к Кавалерии.
* * *
Кабинет директора ШНыра чем-то смахивал на квартирку Белдо. Не наличием засасывающих, как трясина, диванов и болтливых черепов, а жесткостью четко разграниченных зон.
Кадка с карликовой сосной, саженец которой Кавалерия принесла с двушки, разделяла кабинет на два четких полюса. На южном цвели сады. По многоярусным стеклянным столикам разметалась рассада: листья фиалки в пузыречках, молодые самшиты, новорожденный эвкалипт и желтые розы. Между ними лежали лопатки, секаторы, лейки разных размеров и прочее гномье оборудование. Тут же толпились бесчисленные фарфоровые фигурки утят, котят и человеческих дитят.
Северная часть кабинета Кавалерии начиналась от пальмы. Даже обычный карандаш имел право находиться здесь, лишь обосновав свою необходимость. Едва такая необходимость исчезала, вместе с ней улетучивался и карандаш.
Забреди сюда случайная фиалка, Кавалерия лично всадила бы в нее стальной шарик из шнеппера. Здесь ей было не до фиалок, потому что в северной части кабинета Кавалерия бушевала. Улавливая приближение опасных минут по едва заметному дрожанию голоса, умный Октавий заблаговременно поджимал хвост и забивался за разросшуюся лиану.
– Можно?
Появившись в кабинете у Кавалерии, Афанасий, Ул и Яра как опытные шныры первым делом посмотрели, в какой части кабинета находится хозяйка. Оказалось, в деловой. Октавий скрывался за кадкой, наружу выглядывая исключительно хвостом.
У Кавалерии сидел Кузепыч. Щеточки бровей сердито шевелились. Он был похож на озверевшего боцмана. Перебросившись с Кавалерий парой слов, Кузепыч вышел.
– Ночью кто-то разбил улей. Доски разбросаны, соты растоптаны. Теперь Кузепыч сбивает все заново. Но соты, разумеется, вне его возможностей, – ни на кого не глядя, сказала Кавалерия.
– А пчелы? – заволновался Ул.
– Пчелы не пострадали. Но все же улей уничтожен. Им негде жить и нечего есть. То, что пчелы золотые, не значит, что они питаются алмазами.
Октавий согласно зарычал из-за кадки.
– Не поддакивай, император!
Император заглох.
– Кузепыч уверен, что это Горшеня. Вокруг улья были его следы. Заметно, что он топтался там всю ночь… И как назло, пчелы только недавно начали вылетать за новичками! Теперь они взбудоражены, сердиты и непонятно, чего от них ждать. Возможно, вместо обычных четырех пятерок они наберут гораздо меньше.
– Вы думаете, Горшеня… – начала Яра.
– Я ничего не думаю! – сухо оборвала Кавалерия. – Горшеня в ШНыре три века. Он гоняет влюбленных, создает новичкам необходимый экстрим и мешает им вытаптывать цветы! Да и вообще Горшеня есть Горшеня. Он символ ШНыра. Другого такого нет.
– И что теперь с ним будет?
Кавалерия засопела.
– Пока… подчеркиваю: пока… ничего. Но если Горшеня и дальше продолжит вытворять такие вещи, с ним придется расстаться.
Афанасий заволновался.
– А сам Горшеня что-нибудь объясняет?