на станции паровозного депо нет, и вообще там больше двух паровозов никогда не бывает. Поэтому — если тяжелая пуля паровозу пробивает котел — стоящий один паровоз один из двух станционных путей перекрывает напрочь. А если два паровоза перекрывают два пути, то едиснтвенным выходом будет перетаскивание этих убитых паровозов другими паровозами или в Верхнеудинск, или в Хилок. Конечно, имелся еще вариант просто переставить один из таких паровозов на уже заблокированный путь, но этот вариант «не сыграл» — а на станции удобно разместились на отдых уже четыре паровоза. А еще один паровоз замер на выезде с недостроенного разъезда Баляга…

— Ловко ты, бурят, дорогу остановил, — восхитился простотой реализации задачи Иван Алексеевич. — Шесть раз пальнул — и дорога встала. А мы-то думали, что чтобы дорогу остановить, самое малое мост взорвать нужно.

— Вы не думали. Я тебя послушал, и теперь думаю, что вы к себе в большевики специально только тех берете, кто думать не умеет да и не хочет. Вот ты говоришь, что в Красной армии уже несколько миллионов человек, а белых здесь сколько? Тысяч триста наберется? Я вместе с американцами, японцами, чехами и прочили итальянцами считаю. Которые, как я вижу, тоже головой думать не обучены, да и воевать, судя по тому, как резво они из Верхнеудинска бежали, желания особого не испытывают. Ты же мне говорил, что там три четверти насильно мобилизованных?

— Ну… я наврал. То есть про Красную Армию наврал. Сейчас в Красной Армии хорошо если тысяч триста штыков, а воевать ей приходится не только здесь, но и на юге. Так что здесь у Колчака штыков больше, чем у нас.

— А партизаны все эти? Хотя… разбойники они, не солдаты: как в город вошли, так первым делом бросились лавки грабить. Понятно, что с такими вы войну не выиграете: грабители — они по натуре своей трусы, воевать не способны. По хорошему, таких вам же и расстреливать на месте надо…

— Так нету других-то!

— Есть. Взять хотя бы тебя: стрелять ты, конечно, умеешь плохо, но ведь не струсил! Тебя бы подучить немного, и, глядишь, получится из тебя настоящий и умелый солдат. Такой же, с которыми я в городе всех чехов вычистил и… и остальных бы отправил к параотцам, если бы эти, извини за брань, партизаны, в город не вперлись бы. Ну да ладно, что сделано — то сделано, а мы будем делать то, что нужно.

— А… а почему ты сказал, что белые тоже дураки?

— А потому. Потому что паровоз чтобы заставить работать после того, как я котел пробил, нужно двум мужикам час потрудиться. Задача-то какая? Отвести паровоз в Верхнеудинск или в Читу в депо, чтобы там его до конца починили.

— Но с дырявым котлом паровоз-то не едет, а ты те, что их тащить хотели, тоже подстрелил!

— Ты мне вот что скажи: в руками ты работать умеешь? Или, только языком?

— Из крестьян я…

— То есть неуч. Так вот, объясняю: в котле я пробил дырку. Одну.

— Но давление теперь котел вообще не держит!

— Я же говорю: не думаете и думать не хотите. Дырка — одна, диаметр дырки — четыре линии. Всё, что нужно сделать, чтобы дырки не было — это снять кожух, ну или просто кусок кожуха вырезать, дырку рассверлить, резьбу нарезать и вкрутить в нее болт, с шайбой из отожженной меди. Всё, дырки не будет. Конечно, такая заплатка долго не простоит — но ее хватит, чтобы паровоз своим ходом хоть в Верхнеудинск доехал, хоть в Иркутск. Или даже во Владивосток.

— Хм… хитер ты…

— Просто я учился, учился и работать, и думать. И тебе того же посоветую. Кстати, про починку паровоза не я придумал. Давно, еще когда котлы англичане клепанными делали, у них, бывало, клепки вылетали. И каждая бригада паровозная с собой имела инструмент резьбу нарезать и несколько болтов. И паровозы в дороге чинил кочегар!

— А что же они теперь не сообразили?

— А сейчас котлы куда как лучше делают, заклепки из них не вылетают — вот и забыли.

— Ах да, я все время забываю, что ты только выглядишь молодым… Но если ты учился, то может посоветуешь, как нам беляков быстро победить?

— Может и посоветую. А может и нет: мне, честно говоря, многое из тобой рассказанного не нравится. То есть из того, как вы, большевики, себе счастливую жизнь представляете.

— А что именно не нравится? Ты не хочешь сделать всех людей счастливыми?

— Мне не нравится, что вы желаете всех заставить быть счастливыми — а заставить быть счастливыми невозможно. Еще мне не нравится, что вы — точнее ваши вожди — сами определяют, что значит быть счастливым, а ведь у каждого человека счастье выглядит по-разному. А пуще всего мне не нравится, что вы всех, кто хочет иного, нежели предопределенного вами, счастья, считаете врагами, подлежащими уничтожению.

— Мы так не считаем!

— Я говорю лишь то, что ты мне объяснял. Но ты все же неуч, возможно, что и объяснял что-то неверно.

— Ну… может быть. Я думаю, что тебе нужно будет почитать работы товарища Ленина, у него обо всем этом правильно написано.

— Тогда давай договоримся так: когда мы всех интервентов выгоним к псам и предателей уничтожим, то ты мне нужные ваши книги принесешь. Я их прочитаю, подумаю, и мы продолжим наш разговор. А пока нужно врагов изничтожать, и мы этим и займемся. Вместе займемся, только ты, неуч, все же слушай мои команды. Я-то хоть и горный, но подполковник, двенадцать лет науки инженерные и военные постигал… даже больше: бабка меня стрелять еще в пять лет научила.

— Подполковник? А воюешь за нас…

— Я присягу России давал, за Россию и воюю. А что подполковник… может и полковник уже: по выслуге-то меня, пожалуй, и генералом жаловать впору, но… Позже разберемся.

Подполковником Николай Павлович решил себя считать просто потому, что указ о жаловании его майором Николай (царь) подписал в его присутствии, просто дату не проставил — но рудник-то он успел заложить! А так как звание, как он выяснил, отменили и всех майоров назначили подполковниками, то считать так он был совершенно вправе.

Что же до созданной им пробки на дороге, то ее растащили спустя неделю, причем способом, который Николай Павлович все равно счел совершенно