— А как же урок? — удивилась я. И тут же пожалела о своих словах.

Микаэла расхохоталась:

— Боже, Джулия, ты хоть раз в жизни делала что-нибудь не по правилам?

Дневную тренировку по футболу отменили. Когда мама забирала меня из школы, ее трясло от ярости.

— Почему ты не взяла трубку?

Я забралась на пассажирское сиденье, захлопнула дверцу и наконец перестала слышать болтовню с автобусной остановки.

— Но это же было просто затмение, — ответила я, пристегнула ремень и откинулась назад.

Мама резко съехала с обочины:

— Ты должна была ответить или перезвонить!

В машине гудел кондиционер, из магнитолы рекой лились новости на тему затмения.

— Ты меня слушаешь? — повысила голос мама.

Мы застряли в пробке: машины под управлением регулировщика медленно покидали школьную парковку.

Я провела пальцем по стеклу, разглядывая стайку детей, оставшихся во дворе. Внезапно они показались мне такими далекими.

— Ханна переехала в Юту, — наконец сказала я то, что знала уже пару дней.

Мама обернулась ко мне, выражение ее лица смягчилось. Перед нами тут же вклинился красный «мерседес».

— Переехала?

Я кивнула.

Мама наклонилась ко мне и сжала мое плечо:

— Точно? Ты уверена, что они переехали насовсем?

— Она так сказала.

Пока мы ехали к автостраде, я то и дело ловила на себе мамины взгляды. Наконец она выключила радио:

— Думаю, они вернутся.

— А мне так не кажется.

— Сейчас все в панике, понимаешь? Не ведают, что творят…

Дома мы обнаружили, что мусорные баки, которые папа еще утром выставил на тротуар, по-прежнему полны. Забиравший их дворник не появился, зато муравьи и мухи трудились без устали. Труп птицы в пакете лежал на прежнем месте. Мы закатили баки обратно во двор и достали из машины покупки. Мама взяла несколько банок консервов и шесть бутылок воды. Она, как почти все, боялась перебоев с продуктами.

Позднее папа утверждал, что сразу понял: это солнечное затмение и ничего более.

— Ты хочешь сказать, что даже на секунду не испугался? — спросила его мама.

— Просто я знал, в чем дело, — ответил он.

В ночных новостях рассказывали о горстке энтузиастов, которые еще до начала замедления отправились на далекий тихоокеанский остров. Он принадлежал к тем редким участкам суши, откуда можно было увидеть полное солнечное затмение. Эти люди взяли с собой дорогое видеооборудование и специальные фильтры для съемок исчезающего светила. Но все их камеры так и остались лежать в кофрах, и никакие фильтры им не понадобились. Они даже ни разу не вытащили из нагрудных карманов солнцезащитные очки, ведь затмение произошло над западным побережьем.

В ту ночь финальные матчи по бейсболу шли в обычном режиме. Игнорировать неизвестность — такое присуще только американцам. Но игра получилась просто ужасной. Бороться с силой притяжения стало сложнее, чем когда-либо. Семерых нападающих удалили с поля. Никто не мог попасть в цель. С каждым часом частицы земной материи оказывались во все большей зависимости от гравитации.

Видимо, фондовая биржа тоже отменила законы физики: все показатели резко упали. Зато цены на нефть взлетели так, словно их освободили от воздействия силы тяжести.

Когда я собралась ложиться спать, у нас появилось еще тридцать лишних минут. По всем телеканалам бегущей строкой передавали не курс акций, а изменения в длине земных суток: двадцать шесть часов, семь минут. Секунды продолжали прибывать.

Шли дни. Квартал постепенно пустел. Люди возвращались туда, где родились: в Калифорнии почти все приезжие. И только моя семья осталась, потому что мы были местными. Наш дом был здесь.

На третий день мы с мамой после школы поехали к дедушке.

— Он говорит, что у него все в порядке, но я хочу убедиться лично, — объяснила мама уже в машине.

Дедушка был папиным папой, но именно моя мама пеклась о нем больше всех. Я тоже за него переживала, ведь он жил один.

По дороге мы остановились заправиться. Наша машина оказалась в конце огромной очереди. Десятки минивэнов и внедорожников выстроились в цепочку, которая заканчивалась за углом соседней улицы.

— О господи, — вздохнула мама. — Словно в зоне военных действий.

Женщина в цветастом розовом платье сновала между машинами и, дождавшись, пока пассажиры отвернутся, незаметно засовывала за «дворники» оранжевые листовки со словами: «Конец близок! Покайтесь — и спасетесь!»

Когда она проходила мимо нас, я отвела взгляд, чтобы не видеть ее безумных, полных уверенности в своей правоте глаз. Но она уставилась прямо на меня, остановилась у нашей машины и закричала:

— «И будет в тот день, говорит Господь Бог: произведу закат солнца в полдень и омрачу землю среди светлого дня»!

Мама заперла двери.

— Это из Библии? — спросила я.

— Не помню.

Очередь медленно продвигалась. Я насчитала впереди девятнадцать автомобилей.

— Куда они все едут? — сказала мама. Затем она закрыла лицо ладонями и прошептала: — Как будто можно куда-то уехать!

Дедушка жил в престижном районе в восточной части города. Его старый дом одиноко противостоял только что возведенным жилым постройкам. Свернув с автострады, мы покатили по дороге, недавно покрытой блестящим черным асфальтом с белоснежными пешеходными «зебрами» на каждом перекрестке. Все здесь сияло новизной: и дорожные знаки, и лежачие полицейские, и четкие, еще не стершиеся ребра бордюрного камня, и сверкающие пожарные краны без единого пятнышка ржавчины. Вдоль пешеходных дорожек на одинаковом расстоянии друг от друга зеленели посаженные накануне деревья, а сами дорожки казались проложенными буквально вчера. Трава на лужайках по пышности могла поспорить с самым густым ежиком волос.

Посреди всего этого великолепия владения деда напоминали пыльный, древний сгусток темноты, на существование которого намекал лишь изгиб дороги. Оставалось лишь догадываться, есть ли где-то там невидимый дом. Застройщики спрятали дедушкин участок от глаз соседей и случайных прохожих, окружив его могучими елями.

Мы въехали в открытые деревянные ворота, и гладкий асфальт под колесами тут же сменился крупным гравием. Аккуратные, четко спланированные зеленые насаждения уступили место буйной растительности: бурой, неряшливой, неплодородной и некрасивой. Мой отец вырос здесь, когда во дворах еще разводили кур и лошадей. Но последний конь сдох много лет тому назад. Теперь стойло возвышалось пережитком давно минувших дней. Во дворе валялись посеревшие от солнца доски и обломки изгороди. Курятник пустовал. Дедушке исполнилось уже восемьдесят шесть. Он пережил всех своих друзей. Бабушка умерла, и он тяготился своим долголетием.