давления со стороны вертухаев Джордж действительно не заметил. Обычное бытовое хамство, как и ко всем прочим сидельцам. В том числе и от этого человека, ныне сопровождавшего полковника и кидавшего взгляды на посетителя.

Они шли через тюремный двор, казавшийся пустым. Джордж знал – это обман. За группой людей, идущей к корпусу, где находится библиотека, сейчас следили десятки глаз. И уже наверняка опознали гостя. Жора Палач по какой-то причине решил посетить место своего былого заключения.

Более десятка дверей и решёток. Около каждой – один-два тюремщика. Большинство работали здесь во времена отсидок Джорджа. Тогда для всех он был «ты», зато каждый из них для него – гражданин начальник. Теперь они отдавали ему честь и пытались более или менее громко приветствовать. Впрочем, это он пресёк сразу. Даже слов не понадобилось – несколько жестов. Вертухаи молча отдавали честь и открывали двери и решётки по знаку полковника. И – взгляды. Почти одинаковые. Смесь страха, покорности и ожидания. Они тоже читают газеты, так что в курсе – Палач никому ничего не забыл и не простил. А зачем ещё он может сюда приехать, если не за последним актом своей мести? Бывший начальник централа, вор в законе Коростель, прокурор на его судебном процессе… – они все уже покойники. И та страна, которая его посадила, – её он в августе прошлого года тоже отправил в небытие. Осталась всякая мелкая пакость вроде хамоватых вертухаев из Варского централа.

Все они ловили одинаковый мрачно-серый взгляд и опускали глаза. И это тогда его поразило больше всего. Покорность. Наиболее вероятно, что он приехал составлять свои последние списки на ликвидацию. Скорее всего, он не пощадит никого. Но... Только опущенные взгляды оставшихся позади и задранные к фуражкам руки попадающихся на пути. И – полная готовность баранов отправиться на убой. Им этого очень не хочется, но… что делать?

Вот так кривая вывезла.

Комнатка библиотекаря была в конце длинного коридора. Последняя распахнутая решётка, впереди – ещё метров двадцать.

Он обернулся к одному из привезённых с собой сотрудников СБП. Тот всё понял, полез за пазуху и протянул шефу упаковку шоколадных пряников. Ещё один короткий жест – стойте все здесь, ждите меня.

Тусклый свет, железные двери камер. Можно не сомневаться – из каждой сейчас внимательно следят, куда и зачем идёт гость.

Он постучал в дверь кабинета библиотекарши и сразу же вошёл.

– Добрый день, Марковна!

Она почти не изменилась. Милая на вид седая женщина в скромном платье. Сидела за столом и заполняла какие-то бумаги и книжные формуляры.

– Ох!.. Это ты? Вы?.. Маркович? То есть… Джордж Джорджиевич…

– Для тебя я всегда – «ты» и всегда Маркович. И никак иначе.

Здравствуй, рад тебя видеть!

Он шагнул в кабинет и обнял вскочившую со стула старушку.

– Помнишь, я тебе когда-то обещал, что мы будем пить чай с шоколадными пряниками? Ну вот – пряники со мной!

Надо отдать ей должное – нервы у тюремной библиотекарши были что надо. Пока она заваривала чай, говорила ещё неуверенно, никак не решаясь перейти (вернее сказать, вернуться) к разговору на «ты». Но потом…

– Между прочим, у нас в централе до сих пор самая востребованная библиотека среди тюрем области. Больше всего сидельцев книжками пользуются. Из-за тебя! – хвасталась старушка, отхлёбывая из чашки. – Я им теперь всегда говорю – вот, сидел у нас Лиандер, очень любил читать. Вышел, стал большим человеком! Хотя главный иногда и ругается – тебя теперь велено считать выдающимся государственным деятелем.

Джордж рассмеялся. Подмигнул старушке и спросил:

– А ты сама как думаешь, Марковна? Я – кто? Говори, как есть. Надоело уже слушать дифирамбы от холопов и проклятия от врагов.

Старушка вздохнула.

– Я каждый день хожу на работу и домой мимо бывшего швейного комбината, где работала твоя Маша. Сейчас там всё разорено, стоят пустые корпуса с выбитыми стёклами. И вот я думаю – кому и зачем было надо, чтобы оно всё вот так повернулось? Хорошая же была фабрика, шили одежду для людей. Работал бы сейчас комбинат, работала бы там Маша, ты бы свои картины на дереве делал, растили бы дочку... Вот зачем оно всё так? Когда ты этому… шею свернул прямо в камере – я потом понять не могла, как это. Тебе картины надо рисовать, а не людей убивать. Не должно было ничего этого быть. А получилось... Сначала убийце этому шею свернул, потом стране. Судить тебя не могу, а страну жалко. Съезди на то, что от комбината осталось, – поймёшь.

– Ты тоже думаешь, что страну – это я?

– Ох, не знаю. Не пытай ты меня, Маркович. Чего не знаю – того не знаю. Самой бы кто объяснил – неужели без разрухи этой никак нельзя было обойтись?

…Два впечатления. Этот разговор со старушкой Марковной – и взгляды его бывших вертухаев. Старушка одна всех их стоила. Не люди – холопы. Скажи, что вешать их будешь, – спросят только, мыло и верёвку выдадут аль свои приносить. «Люди холопского звания – сущие псы иногда…» Книжку с этими стихами он брал в библиотеке у Марковны за годы заключения несколько раз, читал и перечитывал.

А комбинат в итоге восстановил. Ради светлой памяти Маши. Она ведь действительно любила шить. Когда у тебя имеется свободная пара миллиардов долларов, не велика проблема – восстановить небольшое швейное производство в провинциальном городке. Швейное объединение «Мария», так оно теперь называется.

А вот холопы... Когда и как он умудрился их недооценить? Псы вонючие…

Они попытались его убить.

Они убили его Солнышко.

И неизвестно, что хуже.

Половина пятого утра. Пытаться заснуть – бесполезно. За окном, по летнему времени, уже достаточно светло. Он тихо встал с кровати, накинул больничный халат и присел за столик у окна.

Профессор категорически одобряет желание пациента вернуться к рисованию простым карандашом. Развивает мелкую моторику рук, а самое главное – приводит в порядок нервы больного.

Взял карандаш, открыл папку с набросками. Вытащил один.

Пожалуй, сегодня он закончит эту работу.

Ещё в начале девяностых, когда на его деньги реставрировали церковь Георгия Кладбищенского, отец Феогност показывал и рассказывал ему о канонах, по которым писали фрески и иконы. В высшей степени любопытный художественный стиль. Теперь вот, в Центральной кремлёвской