Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй раз не пройти анфиладой отделений той же дорогой, как я ни стараюсь. Еще во сне забываю, опускаюсь ли я по многочисленным здешним лестницам. Я не могу воспользоваться здешними аппаратами даже с лестницей – так высоко здесь все, что могло бы помочь ориентироваться.
Но непонятным образом я оказываюсь снова в расположении своего отделения, и следующий выход, групповой, и составляет неописуемое, непередаваемое и провидческое содержание сна.
Обувь. Здесь по всем переходам вдоль стен составлена многочисленная и неплохая обувь. Мы выбираем по штуке некоторых фасонов замшевой обуви и гоним ее перед собой, пасуя и отыгрывая, стараясь не пропустить те же модели в дальнейшем. Но они не повторяются, а похожие попадаются большими скоплениями и нас не привлекают, не привлекают нашего внимания. Почти ничего, кроме обуви, только в одном месте находим (поднимаем) и присваиваем интересный надувной мяч и неподалеку формой напоминающий круглую коробочку от диафильма, но покрупнее, необычной конструкции к нему насос.
Неуловим переход к поселениям полноценных существ, только что их поселок напоминает кинодекорации – у первой же пивной, за стеклами, компания грузин, кавказцев. Их нейлоновые лапти, как, знаешь, теперь варежки. Но тут мы чуждаемся. Здесь только больные, их койки и обувь, меню и швейные машины, работницы на которых привлекательны уже дурным вкусом.
А снятся здесь книги и немного новогодних игрушек. Он говорит: «смотрите – вот книги»: что-то типа (но только типа) «Луг духовный» – два первых слова, а дальше буквы надо угадывать в фигурках человечков – солдат или акробатов – «друга жениха» или «друга женщин» – это я точно видел, – ниже, по кругу: 1941 год и РСФСР и еще что-то – не помню, но это, поддельное или подлинное, т. е. подлинные или фиктивные, – место и год издания. И во сне и наяву я думаю, что это была издана так война, или что это продолжение заглавия.
Переплет матерчатый, цвета его пальто или цвета, как говорится, морской волны, а на титульном – еще обложка, оранжевая, качественного рыхлого картона, как «Серебряный голубь», если ты видела, или некоторый старый Фламмарион, – просто такой оранжевый лист фактуры обложек сабашниковских изданий-кирпичей – Калидаса, Еврипид… – но в клочья разорванный и склеенный не то жеваной булкой, не то оконной замазкой.
(Удельная) 3Что ж, если и тот дом, за семь верст от нас, сумасшедший? Здесь одна-единственная даль, слоящаяся, туманная. Сколько нужно облаков зараз, чтобы полить дождем больницу? Одно? Два? Сколько дождей? Она уместится под одним дождем.
Больница на холме занимает место кладбища. Со своим парком это и есть кладбище без могильных памятников. А поселок в низине, тесный и теплый. Больничные виды: поселок, поля, лес. Здесь, в 70 примерно км от Л-да, со всех сторон нас окружают густые леса. В этой обстановке – с ассистентом. Ассистент на воле – он сообщает знания об этом месте. Тут думать, что моя вера – характер пола, тип отношения к половому вопросу, подход к акту. Открытый чересчур, неинтересный или отступивший от интереса. Я в давке испытываю всеобщность, ее мучает чувство одиночества в пространствах воли.
Августовские дни, когда мы в каждом месте усматриваем соответствие между состояниями погоды и нашим ощущением земли в целом. Когда земля стала выпуклой. Небо низким (близким).
Больничные аллеи обрываются, и с холма открываются виды во все концы между большими парковыми деревьями и низкими, приземистыми своеобразными постройками, белыми с желто-ржавыми, охристо-ржавыми полосами. Я не могу сказать с уверенностью, какого они стиля, не рискуя показаться сумасшедшим, – какого-то модерна, может быть, такая архитектура называлась египетской, – но у клуба есть квадратная звонница.
В аллее большое количество больных женщин производит интересное впечатление: их одежда, главным образом синяя с белым, отсутствием некоторых, как кажется, необходимых частей, напоминает крестьянскую прошлого века, никогда не виденную, или одежду более удаленных, но современных народов. В фигурах их стерты признаки пола, это нация…
Из-за деревьев красные три жилые больничные дома новой постройки с торцов, когда окон за деревьями не видно, напомнили новодеревенский в Новой Деревне, районе Ленинграда (прим. изд.) буддийский храм. Дома эти четырехэтажные, из красного кирпича, со светлыми полосами между этажами. Окна небесно-голубые. По сравнению с храмом не хватает только позолоты, но что-то помогает домысливать буддийскую скульптуру, предполагать.
Трава, высыхая, выявляет свою структуру.
(Гатчина) 4Бесконечно мало. Очень мало, но бесконечно.
Закаты во все одних окнах, как денежные бумажки, старые тополя, черные ели, «багряный» «закат». А облачные будни с бесцветными деревьями и небом – оккупационные марки.
Деревья, как нарисованные Рембрандтом, известный рисунок – три дерева, коричневого тона, такая же земля. Прорисованы отдельные листья тополей, как монеты, бесконечные, на корявых стволах. Как монеты ветра, обрисованы обобщенно в одном повороте – светлой стороной к нам, к зрителям, к налогоплательщикам.
Я видел ряд цветных закатов, похожих на устойчивую валюту, багряно-синих, и бесконечную череду пасмурных дней, похожих один на другой. А в окна противоположной стороны дома, в восточные, увидел восход (один). Он также напомнил новую ассигнацию, что-то вроде двух сторон нового франка, размазанного на огромных холстах Ларри Риверсом. Как стыдно было бы мне на своем месте по забывчивости спутать фамилию этого поп-артиста…
По сравнению с теми клочками неба, которые достаются в городе, и небом, более широким в больнице Скворцова-Степанова, здесь, возле Гатчины, небеса как бы распахнулись, расширились, расступились во все стороны, ко всем горизонтам. Но в это жаркое лето днями не приходило в голову взглянуть на небо над собой, такое яркое слепящее солнце горело над нами и жгло немилосердно, а дальняя голубизна над лесом, прозрачная, белесая, непривлекательная, как теперешняя архитектура, не вызывала никакого образного сравнения, и так и осталось сходство с деньгами закатов и восходов и ясная луна одного полнолуния над яблонями прогулочных дворов.
Cцены прогулок под низкими яблонями, когда сто, двести человек толпятся в загородке, лежат на траве, сидят вдоль заборов и