– Вы не оставите мне последний танец? Наверняка, не оставит, обещала… – услышав шепот над своим ухом, Лаура обернулась. Она смотрела в голубые, яркие, веселые глаза. Он склонил голову, Лаура прикусила темно-красную губу:

– Джон, Джон… Хотя, что это я? Он сам не предполагал, наверное… – она ответила на пароль. Мужчина вздохнул:

– Я так и знал. Очень жаль, мадемуазель… – Лаура протянула руку, поднимаясь: «Леблан. Мадемуазель Леблан».

– Рад знакомству… – он поцеловал смуглую, изящную кисть, пахнувшую ландышем. Заиграли вальс La Paimpolaise, песню бретонского шансонье, Ботреля.

– Месье Мишель… – Лаура заметила мимолетную усмешку. Его пальцы покрывали старые пятна краски. Он носил чистую, но потрепанную рубашку, с раскрытым воротом. На пиджаке Лаура заметила католический значок, с крестом. Она оглянулась:

– Я обещала танец, месье Мишель, но не вижу, где…

– Он сам виноват, – уверенно сказал мужчина, – нельзя оставлять красивую девушку в одиночестве. Я ему преподам урок, мадемуазель Леблан… – у него были крепкие, ловкие руки:

– Вальс, – поняла Лаура, – мы с ним танцевали, в ночном клубе. Пять лет назад, когда я из Рима в Лондон возвращалась. Тогда тоже играли вальс… – он едва слышно напевал:

Положив голову ему на плечо, Лаура успокоено закрыла глаза.

Прогалину в сосновом, густом лесу, покрывал сухой мох. Наверху распевались птицы. Солнце играло в хромированной эмблеме, на переднем колесе немецкого мотоцикла DKW RT 125, прислоненного к стволу дерева. Блестели четыре кольца, с надписью «Auto Union». Разогнувшись, Федор вытер ладони тряпкой: «Теперь все в полном порядке». Мишель, прислонившись к пеньку, покуривал «Житан». Лесная тропинка, пересеченная корнями сосен, усыпанная иглами, уходила вдаль. Неподалеку журчал ручей:

– Писем мадемуазель Леблан не привезла… – Мишель сощурил глаза, любуясь синеватым дымком, – это опасно. И на связь она не выходила. Наш общий знакомый ей запретил. Выйдет на базе… – до базы еще надо было добраться. После танцев Мишель проводил мадемуазель Леблан до пансиона. Он помнил прикосновение мягкой ладони, шепот:

– Я поняла. Я буду ждать вас на дороге, в условленном месте… – в кабачке тетушки Сюзетт Мишель вывел кузину на улицу. По пути он взял два стакана сидра. Со стороны они выглядели просто парнем и девушкой, на свидании. Завернув в какой-то двор, при свете уличного фонаря, он быстро показал кузине карту Фужера и окрестностей.

Они забирали Монахиню на остановке деревенского автобуса, в девять утра. Мотоцикл был с коляской, Теодор давно оборудовал внутри тайник. Туда отправлялся радиопередатчик, в футляре. Кузина садилась в коляску, они возвращались в лес. От Фужера до базы было полсотни миль на запад. Мишель оставлял мотоцикл у фермера, жившего на отшибе. Он содержал безопасное убежище, для бойцов Сопротивления. В немецкой машине ничего подозрительного не было. Они, до войны, поставлялись во Францию.

На мотоцикле раньше ездил старший лейтенант, из реннской комендатуры. В городе, на танцах, он познакомился с хорошенькой мадемуазель Элен. Девушка преподавала в начальной школе, в деревне под Ренном. Позволив немцу несколько поцелуев, она приняла букет цветов. Мадемуазель согласилась на второе свидание, на следующей неделе.

Немца застрелили не сразу. Оказавшись на базе отряда, он рассказал все, что им требовалось, а потом Теодор аккуратно всадил ему пулю в затылок. Труп, на мотоцикле, привезли ночью в Ренн. Тело повесили под мостом, у слияния рек Иль и Вилен, с плакатом, вколоченным в измазанный кровью мундир: «Mort aux occupants! Vive la France libre!».

– Нам бы еще машину завести… – Теодор вынул из кармана холщовой куртки сверток с блинами. У него в стальной, офицерской, немецкой фляге, имелся холодный кофе:

– Ты вчера поел, в городе… – весело сказал он кузену, опускаясь рядом, – а я волком выл. Хлеба с колбасой мне только на один укус хватило… – он сладко потянулся, пережевывая блин.

– Вот и прикончил бы провизию… – Мишель облизал пальцы, – я тебе сказал, когда вернулся, что не голоден… – кузен подтолкнул его локтем в бок:

– Элен хорошо печет. Не говори мне, что ты голоден. За ушами трещит… – он потрепал Мишеля по белокурым волосам:

– Значит, Монахиня… – Федор улыбнулся, – хорошую кличку Джон придумал. Надо облачение достать, отец Франсуа поможет… – в уединенной обители настоятель, и пятеро монахов, поддерживали партизан, выполняя их поручения.

Федор еще не видел кузину. Он остался в лесу под Фужером, с мотоциклом, а Мишель пошел пешком в город. Маляр переночевал у связника, владельца маленькой обувной лавки. Они с Теодором избегали появляться вместе, подобное могло оказаться опасным.

Когда они обсуждали, кто пойдет на явку, Теодор покачал головой:

– Я человек заметный, и я в Фужере ни разу не был. Мишель там появлялся, он знает город… – они сидели в лесном шалаше, на базе.

В отряде воевало два десятка человек, в прошлом солдаты, или офицеры. Кое-кто, как и Мишель, бежал из плена. Они подчинялись Силам Свободной Франции, во главе с генералом де Голлем. На одном из деревьев, висел трехцветный флаг, с лотарингским крестом. Здесь собрались коммунисты, социалисты, католики и дворяне. Маляр и Драматург не делали различий между людьми. Мишель говорил, что у них есть один общий враг, нацизм. Они поддерживали связь с другими отрядами, в Финистере, на западе, и на юге, но им отчаянно требовался связной, для разъездов по стране.

– Монахиня нас обучит работать на рации, – допив кофе, Теодор взял у Мишеля «Житан», – и пусть отправляется в Париж, и на юг. Хорошо, что она учительница, с рекомендательными письмами… – он подмигнул кузену, – католичка. К подобным девушкам больше доверия… – во дворе, убирая карту, Мишель понял, что держит ее за руку. Он смутился: «Прости, пожалуйста». В темных глазах играли золотистые огоньки, с главной улицы доносилась музыка. Девушка легко, едва слышно дышала.

– Ничего, – услышал он легкий шепот, – ничего страшного, кузен Мишель… – у двери пансиона они, церемонно, пожали друг другу руки. Мишель помнил высокую грудь, под шелковым платьем, смуглую шею, с простой, серебряной цепочкой крестика. В закусочной он подумал:

– Второй раз мы с ней танцуем. Пять лет назад мы в ночном клубе сидели, на Елисейских полях. Она тогда из Рима в Лондон возвращалась. В том клубе, где Теодор с Аннет познакомился… – он искоса взглянул на кузена.

Теодор сидел, вытянув ноги, закрыв глаза. Длинные, рыжие ресницы немного дрожали, в коротко стриженых волосах играло солнце. На сильных пальцах виднелись старые следы, от ожогов. Под ногтями залегла темная каемка пороха.

Для взрывных работ требовались материалы. Оружие тоже приходилось добывать самим. Кое-кто из бойцов пришел в отряд с отцовскими охотничьими ружьями. У офицеров, после капитуляции французской армии, остались припрятанные револьверы. Все остальное они брали с боем.