— С тех пор как вы все рассказали мне, — начал Ричард, — и во время всей этой заключительной сцены я пытался понять, почему. Почему он, так долго мирившийся со многим, вдруг совершил этот чудовищный поступок? Это… это просто уму непостижимо. Я всегда считал его… он был таким… — Ричард запустил пальцы в волосы, покачал головой. — Морис! Ты же знал его! Лучше, чем кто-либо из нас.

Уорендер, разглядывая свои руки, пробормотал невесело:

— Какое там словечко нынче в моде? Вроде бы перфекционист, да?

— Но что ты… Да, ладно. Наверное, он был перфекционистом.

— Не выносил ничего такого, что бы не вписывалось в его стандарты. Вы только взгляните на эти статуэтки династии Тан. Маленькая женщина с флейтой, маленькая женщина с лютней. Прелестные крохотные создания. Стоят больше, чем любой другой предмет в доме. Но когда служанка или кто-то там еще нечаянно отбила кусочек от одной такой статуэтки, он не стал держать ее в своем кабинете. Подарил мне, Господи ты боже мой! — сказал Уорендер.

— Наверное, это все и объясняет? — спросил Аллейн.

— Да, но одно дело ощущать себя перфекционистом и совсем другое… Нет! — воскликнул Ричард. — Это просто кошмар какой-то! Не может человек так низко пасть. Это непостижимо. Чудовищно!

— Такое случается, — грустно произнес Уорендер.

— Мистер Аллейн, — сказала Аннелида, — может, вы поделитесь с нами своим мнением? И при этом начнете с самого начала, с подоплеки событий и выстроите их по возможности последовательно? Это наверняка поможет нам понять, ты согласен, Ричард?

— Думаю, да, дорогая. Если тут вообще можно чем-то помочь.

— Что ж, — отозвался Аллейн, — попробую. Ну, прежде всего, стоит рассмотреть ее личную ситуацию. Эти вспышки гнева, что учащались и становились все более сильными и яростными. До такой степени, что позволяет заподозрить некое серьезное умственное расстройство. Вы согласны со мной, полковник Уорендер?

— Да. Думаю, да.

— А какой она была тридцать лет назад, когда Чарльз на ней женился?

Уорендер покосился на Чарльза.

— Совершенно очаровательной девушкой. Искренняя, естественная. Веселая. Обаятельная. — Он вскинул руку и тотчас ее опустил. — Эх, да что там говорить! Ладно, не обращайте внимания.

— То есть она стала совсем другой? Сильно изменилась с тех пор? — не отставал Аллейн.

— Господи, да!

— Словом, у музыкантши сломалась лютня. И само совершенство стало несовершенным?

— Прекрасно. Продолжайте.

— Давайте вернемся ко вчерашнему дню, когда состоялась вечеринка. Можете послать меня к черту, если я заблуждаюсь, но полагаю, все обстояло именно так. Мое прочтение ситуации собрано по кусочкам из утверждений Фокса, ваших свидетельств и показаний слуг, которым зачастую известно куда больше, чем можно предположить. Ведь все пошло не так еще с самого утра, верно? Ведь именно утром миссис Темплтон впервые узнала, что ее… — тут инспектор запнулся.

— Все нормально, — сказал Ричард. — Аннелида знает. Всё знает. Говорит, что не против.

— Да откуда мне знать? — Аннелида удивленно округлила глаза. — Мы ведь не во времена короля Лира живем. В любом случае, мистер Аллейн, речь идет о «Земледелии на небесах» и мне. И о том, как мамочке Ричарда не понравилось, что он связался со мной, и еще меньше понравилось, что я должна пройти пробы на главную роль.

— Мэри Беллами считала, что пьеса написана для нее. Вот в чем дело, — сказал Аллейн. — И отсюда у нее возникло ощущение заговора против нее. Оно усугубилось еще и тем, что мисс Кавендиш успела поделиться с ней радостной новостью о том, что будет играть главную роль в какой-то другой пьесе. В число «заговорщиков» тут же попали Гэнтри и Сарацин. Она была ревнивой, завистливой стареющей актрисой. И чрезвычайно властной женщиной.

— Но не всегда, — возразил ему Ричард. — Она не всегда была такой.

— Однако к тому шло, — пробормотал Уорендер.

— Именно. И очевидно, из-за этого ее муж, перфекционист, перенес всю свою любовь на молодого человека, которого считал своим сыном и который, как она считала, стал практически ее собственностью.

— Разве? — воскликнул Ричард. — Морис, он что, действительно так считал?

— Ну… она всячески давала ему это понять.

— Ясно. А в те дни, как ты сам нам говорил, он верил каждому ее слову. Теперь я понимаю, — сказал Ричард Аллейну, — почему вы считали, что не надо ничего говорить ему обо мне. Он ведь уже и так знал, верно?

— Миссис Темплтон сама, лично, сказала полковнику Уорендеру после скандала в оранжерее, — продолжил Аллейн, — что избавила своего мужа от всех иллюзий.

— А Чарльз, — спросил Уорендера Ричард, — он говорил тебе что-нибудь после? Говорил?

— Когда мы сцепились с ним в кабинете. Мое присутствие было ему невыносимо. Сразу стало видно. Он был… — Уорендер запнулся в поисках подходящего слова. — Никогда не видел такого разгневанного человека, — выдавил он наконец. — Его прямо скрутило от ненависти.

— О господи, — пробормотал Ричард.

— А затем, — продолжил Аллейн, — случилась ссора из-за духов. Чарльз просил ее не пользоваться этими духами. И тогда она заставила вас, полковник Уорендер, щедро опрыскать ее из флакона в присутствии мужа. А затем вы вышли из комнаты. Поняли, что она собирается закатить сцену Чарльзу, да?

— Мне не следовало этого делать. Она всегда умела заставить меня делать, что ей хочется, — ответил Уорендер. — К тому времени я уже это понял… но что толку?..

— Оставь, — сказал ему Ричард и обратился к Аллейну. — Так именно тогда она ему и сообщила?

— Думаю, это стало кульминационным моментом сцены. И когда он выходил, миссис Темплтон кричала ему вслед: «Это только доказывает твою неправоту. Можешь убираться отсюда, куда хочешь, друг мой, и чем скорее, тем лучше!»

— А полчаса спустя, — сказал Ричард Аннелиде, — он стоял рядом с ней и пожимал руки гостям. И еще я подумал, когда звонил по телефону, что он выглядит совсем больным. Я говорил вам. Тогда он отказался со мной разговаривать.

— Ну а потом, — сказала Аннелида Аллейну, — разразился скандал в оранжерее.

— Именно. Чарльз понимал, что в ее власти осуществить все свои угрозы. Сразу после сокрушительного удара, который ему нанесла жена, он был вынужден стоять рядом с ней и слушать все те гадости, которые она говорила всем вам.

— Теперь понимаешь, Ричард? — произнесла Аннелида. — Ведь он любил ее и был вынужден наблюдать за ее деградацией. И был готов на все, чтобы это остановить!

— Понимаю, дорогая, но смириться с этим не могу. Никак не могу.

— Грубо говоря, — заметил Аллейн, — его ценное приобретение оказалось не только безнадежно испорчено, но в него точно сам дьявол вселился. От нее воняло духами, которые были ему противны. Думаю, не будет большим преувеличением сказать, что в тот момент этот запах символизировал для Чарльза весь ужас и отвращение, которые он испытывал к жене.