до того времени в статуях таких великих мастеров, как, например, Поликлет. Заслуга эта перед искусством приписывается в области ваяния в особенности Лизиппу», — подчеркивал Винкельман. «Волнообразную округлость форм» его фигур он объяснял тем, что Лисипп «подражал природе более других своих предшественников». Фигуры «высокого стиля» соотносятся с «героями и людьми Гомера» так же, как фигуры «изящного стиля» — с «культурными афинянами в пору расцвета их республики»[752].

Вот таким — померившимся силой с партнером на песке палестры и счищающим грязь, чтобы, придя в себя, вернуться к менее утомительным удовольствиям, — являет себя «Апоксиомен» («Отчищающийся»), отлитый из бронзы Лисиппом между 330 и 320 годами до н. э. (ил. 338). Благодаря небольшому размеру головы Апоксиомен кажется выше Дорифора. И он старше. Мускулатура мягче, лицо шире, мясистей. В левой руке у него стригиль.

Ил. 338. «Апоксиомен». Римская копия I в. с бронзового оригинала работы Лисиппа. Мрамор, выс. 205 см. Ватикан, Музей Пио-Клементино. № 1185

Он стоит расслабленно, немного отставив в сторону и чуть согнув правую ногу, уравновешивая движение рук. Встаньте в его позу — почувствуете, как приятно колебаться корпусом и вытянутой рукой вправо-влево, как стрелкой горизонтального циферблата весов. При этом левая рука будет работать, не меняя положения: стригиль сам собой будет ходить по очищаемой руке. Легкому наклону шеи к левому плечу отвечает наклон головы в противоположную сторону. Отклонения от симметрии и возвраты к ней складываются в поднимающуюся снизу плавную волну, благодаря которой возникает впечатление, будто фигура растет, неподвластная силе тяготения. Будь «Апоксиомен» извлечен из-под земли раньше, Хогарт мог бы указать на него, как на образец фигуры, построенной по S-образной «линии красоты». Для того Лисипп и вытянул его в высоту, чтобы заиграл в полную силу эффект роста.

По губам Апоксиомена видно, что дыхание его еще не успокоилось. Однако утомление преодолено легкостью роста. Но это не только визуальный эффект. Запечатлев действие, вроде бы не заслуживающее художественного воплощения, Лисипп трактует очищение аллегорически: не было бы нужды в этой процедуре, не будь в жизни Апоксиомена совершенно иных занятий, не требующих физической силы. Вообще мотив очищения в палестре был одним из традиционных в эллинской вотивной скульптуре.

Статуя Дискобола подразумевает прерванную неизбежность следующей фазы движения; Дорифор отвлечен как от течения времени, так и от конкретного местопребывания. Нет смысла фантазировать по поводу их социальной среды. Но Апоксиомена мы застаем не где-нибудь, а именно в палестре — значит, среди ее посетителей.

Дискобол не поощряет круговой осмотр; Дорифор к такому поведению зрителя равнодушен. Апоксиомен же прямо-таки требует осмотра со всех сторон, потому что находится в общественном пространстве, где люди с интересом смотрят друг на друга. Эта статуя буквально воплощает утверждение Лисиппа, что прежние художники «изображают людей такими, какие они есть, а он — такими, какими они представляются»[753]. Завершив сеанс борьбы, он оказывается под перекрестными взглядами партнера, тренера, иных присутствующих в палестре — и каждый видит его по-своему. Художественный эквивалент многообразия жизненных впечатлений — изменения состояния атлета в зависимости от того, с какой стороны на него смотреть. Глядишь спереди — он утомлен. Смещаешься вправо — его усталость возрастает. Смотришь сзади — он силен и спокоен. Заходишь слева — он оратор, взывающий к нашему гражданскому долгу. Каков же он на самом деле? Да и есть ли в нем нечто несводимое к вариантам с их бесчисленными нюансами?

На поверхности лежит Лисиппова идея субъективности каждого впечатления. Но интереснее другой аспект переменчивости Апоксиомена: перед нами человек полиса.

«Апоксиомен» столь не похож на «Дорифора», что невольно задаешься вопросом: почему Лисипп, если верить Цицерону, говорил, что «Копьеносец» Поликлета был для него образцом?[754] Цицерон не уточняет, относится ли признание мастера к работе над определенным произведением или к творчеству в целом. Вероятнее последнее. В таком случае можно указать на два принципа, единых для обоих мастеров. Во-первых, у Лисиппа, наверное, тоже была своя система пропорций — следовательно, он мог быть признателен Поликлету за изобретение, которое можно варьировать без ущерба для убедительности изображения. Во-вторых, Лисипп, как и Поликлет, был озабочен эстетической полноценностью своих статуй во всех трех измерениях, во всех ракурсах. Вытянутая вперед правая рука Апоксиомена играет столь же важную роль, как копье Дорифора, в приглашении зрителя к круговому обходу статуи.

Ил. 339. Лисипп или Аполлоний. «Квиринальский боец». Около 340 или 350 г. до н. э. Бронза, выс. 128 см. Рим, Национальный музей в Палаццо Массимо. № 1055

В одном из залов римского палаццо Массимо вас ждет одна из самых загадочных среди знаменитых эллинских скульптур — бронзовая статуя сидящего кулачного бойца (ил. 339). Исследователи не могут прийти к окончательному мнению ни о датировке статуи, варьирующей между IV и I веками до н. э., ни о ее авторе — Лисипп или работавший при Октавиане Аполлоний? — ни о том, кто изображен: Олимпионик? Геракл? сраженный Полидевком правитель бебриков Амик[755] — отважный боец, который «заставлял чужестранцев, причаливавших к его земле, биться с ним на кулаках и таким способом их убивал»?[756] Свидетельство магического воздействия этого произведения — пальцы правой ноги атлета, стертые прикосновениями людей, веривших в его целительную силу. А вот воспоминание археолога Родольфо Ланчиани, присутствовавшего при находке статуи в 1885 году на склоне Квиринальского холма[757]:

За свою долгую карьеру в области полевой археологии я был свидетелем многих открытий… иногда совершенно неожиданно встречал настоящие шедевры; но я никогда не испытывал такого необычайного впечатления, как то, которое производит вид этой великолепной особи атлета-полуварвара, медленно выходящего из-под земли, как бы пробуждающегося от долгого отдыха после своих доблестных боев[758].

Окончив бой, «Квиринальский боец» — голый, но еще не снявший длинных перчаток, заканчивающихся подобием кастетов, — тяжело дыша ртом, сел, наклонившись и положив натруженные руки на ляжки. Начинают провозглашать победителя — и он, навострив правое ухо характерным движением глуховатых людей, обернулся, чтобы услышать имя. Чье? Этого мы не узнаем. Он уже не молод, с пышными усами и густой бородой. Короткие курчавые волосы слиплись упругими прядками. Могучее бронзовое тело поблескивает, словно покрытое