— Измена? — прищурился Борислав.

— Уговор! — эхом откликнулся Радимир. — Ты не заберешь его отсюда в колодках. А может, вообще не заберешь, — закончил воевода.

Лязгнул меч, скользнувший из ножен воина, стоявшего позади Борислава. Тихо звякнула кольчуга на плечах ближайшего ко мне дружинника. И только тут я поняла, что они все в доспехах. Они шли на бой. Против безоружных свирцев.

— Стойте!

Голос Альгидраса прозвучал неправдоподобно звонко, совсем по-мальчишески. И, повернувшись на его окрик, я вдруг поняла, что он испуган. Или же просто сильно взволнован. Он выдохнул и, будто на что-то решившись, шагнул вперед, не обращая внимания на лязганье мечей. Почти все дружинники князя достали оружие.

Альгидрас сделал еще шаг и остановился, выставив раскрытые ладони в сторону Борислава, словно успокаивая дикого зверя. Четверо дружинников в синем, стоявшие рядом с Альгидрасом, не спешили пустить в ход мечи — держали их нерешительно опущенными, словно разом разучились ими пользоваться. Как бы они не храбрились, а напасть на живого хванца, видно, не позволяли давние страхи. Может, это спасет Альгидраса? Это, и еще побратимство, которое совершенно очевидно погубит Радима. В этот миг я не думала ни о каких святынях.

Альгидрас четко произнес:

— Борислав, я призываю тебя в свидетели. И тебя, Улеб. И… — взгляд Альгидраса скользнул по мужчинам, мазнул по мне, даже не задержавшись, и наконец остановился на молодом воине, который еще два дня назад завороженно слушал легенды и смотрел на Альгидраса почти как на божество, — … тебя. Тебя как звать?

— Радо… Радолюб, — едва слышно выговорил тот, сглотнув. Альгидрас отрывисто кивнул и торжественно проговорил:

— Борислав, Улеб и Радолюб, призываю вас в свидетели…

— Не вздумай! — прорычал Радим, делая шаг к Альгидрасу, но тот только взмахнул рукой. И столько было в этом жесте, что Радим обреченно замер, сжав кулаки.

— Я разрываю побратимство с воеводой Свири Радимиром, связавшее нас на свирской лодье, свидетелем чего был кормчий Януш. Да будет этот след, — Альгидрас поднял повыше ладонь, которую пересекал ровный шрам, — лишь следом от ножа и ничем больше. Я выражаю свою добрую волю, о которой никогда не пожалею.

Альгидрас замолчал, тяжело переводя дыхание, а меня накрыло волной его эмоций, потому что сейчас ни о каком самоконтроле с его стороны речи не шло. Я едва не задохнулась, почувствовав его горечь и обреченную тоску. А еще ему было страшно. И мне тоже было очень страшно.

— Все так? — немного растерянно спросил Альгидрас, оглядывая дружинников.

— Все так, — негромко произнес Улеб, подходя к Радиму и беря воеводу за запястье. И в этот раз Радим не стал вырывать руку. Он тяжело шагнул назад, словно отшатываясь от Альгидраса.

— Дурья башка, — только и смог произнести он. — Ты же и дня теперь не проживешь.

И было это сказано так страшно и обреченно, что у меня перехватило горло. Улеб же добавил:

— Слышу твою волю.

— Слышу твою волю, — едва слышно прошептал Радолюб.

— Слышу твою волю. Ну вот и разрешилось все, — хлопнул в ладоши Борислав, и все вздрогнули от резкого звука.

Я с ненавистью на него посмотрела, ожидая торжества, но тот казался разочарованным, и я вдруг поняла, что он рассчитывал на стычку с Радимом. Это и была цель князя?

Молодой Радолюб шмыгнул носом. Все, казалось, находились в замешательстве, пока Борислав не прикрикнул:

— Ну, долго стоять будем? Вяжи!

Все очнулись и разом задвигались. Альгидраса схватили за плечи и грубо рванули назад. Он не сопротивлялся и, когда перед ним возник дружинник с колодками, молча вытянул руки вперед. Два воина набросили ему на руки деревянные колодки и стали связывать их грубой веревкой. Я в ужасе смотрела на то, как струганые дощечки сдавливают запястья, тревожа свежие швы, которые как раз сегодня нужно было снять. Картинка начала расплываться, и я даже не успела испугаться того, что упаду в обморок, когда поняла, что это просто слезы мешают смотреть. Я моргнула, сфокусировавшись на его сбитых костяшках, в то время как в голове стучало точно набатом: «Это все неправда! Неправда!»

Альгидраса в тишине вытолкали за ворота. Радим дернулся, точно хотел остановить, но не стал вмешиваться — то ли Улеб сильнее сжал его руку, то ли сам передумал.

— Осторожнее, — хмуро проговорил Улеб воинам. — Ранен он.

— Это уже неважно, — ровно сказал Борислав, не встречаясь взглядом с Радимом.

Он вышел со двора последним из дружинников князя и, судя по напряженной спине, видимо, до последнего ждал удара. Однако не обернулся. Радим медленно вытянул руку из хватки Улеба и, прежде чем выйти за ворота, размотал цепь Серого.

И только когда он, разом почернев лицом, вышел на улицу, я едва слышно прошептала:

— За что его?

Улеб вздрогнул и резко обернулся, точно только сейчас увидел меня здесь. Впрочем, вероятно так и было, потому что видели меня лишь Альгидрас и четверо воинов, которые его окружали. У всех остальных я стояла за спинами. Разве что Борислав мог заметить, когда оборачивался к Радиму. Впрочем, до девки ли, жмущейся к дровянице, ему было?

— Тут была? Эх, девки-девки, — покачал головой Улеб и двинулся за Радимом.

— Улеб! За что? — я догнала старого воина и вцепилась в его рукав почище репейника.

— За убийство воина из дружины княжича.

— Не может быть! — воскликнула я, но Улеб не обратил на мои слова никакого внимания. Только кивнул на ворота:

— Запри, — и вышел на улицу.

Двигаясь точно во сне, я заперла тяжелый засов и прислонилась лбом к теплым бревнам. Серый ткнулся под колени, и я покачнулась, ухватившись за ржавую скобу.

— Не может быть, Серый! Миролюб ведь сказал, что никто не узнает! Никто не должен был узнать! — крикнула я, не заботясь о том, что меня могут услышать. И сползая по стене, давя в себе беззвучные рыдания, я вдруг поняла, что это все моя вина. Не приди я тогда ночью к Альгидрасу, ничего бы не было.

А вслед за этой мыслью пришла другая. Никто, кроме Миролюба, не мог обвинить Альгидраса в убийстве. «Никому нельзя верить», ‒ всплыло в моей голове. «Ты должна позаботиться о себе и Радиме».

Сжимая в горсти длинный мех на загривке Серого, я зажмурилась. Прядущая меняет судьбу, подхватывает нить, когда та готова оборваться. Моя цель ‒ защитить Радима. Я понимала, что так фанатично цепляюсь за это только лишь для того, чтобы не вспоминать взгляд серых глаз и россыпь веснушек. Как они это делают? Как им удается перешагивать через себя, через то, что рвет душу, чтобы следовать своему предназначению?

Ткань Мироздания снова натянулась. Раскидистый дуб перед моим взором начал расплываться, и дело было не только в слезах. В этот миг я поняла, что ничего еще не закончено. Все в моих руках и… в старых свитках.