Я разделся до пояса и целый час провел в качалке, а потом полчаса боксировал с тенью, давая отдых натруженным мышцам. Посетители спортзала, парни из бедных семей, поначалу меня сторонились, хотя со свойственным молодости задором давали понять, что я им нестрашен. Наконец они решили, что я из своих, и мы побоксировали вместе.

Я принял душ, оделся и поглядел в старенькое, покрытое пятнами зеркало.

Глаза прояснились, покой окутал меня осенней листвой. Над зеркалом висел плакат: «Когда тебе паршиво, качайся!»

– Тебе латерального тренажера не хватает. – Я протянул Команчу деньги, которых с лихвой хватило бы на новый тренажер.

Команч поглядел на ворох купюр и недоуменно поднял брови:

– Многовато для одной тренировки.

– Я отлично провел время. Только знаешь, тут окна не помешают – воняет, как в жопе у змеи.

– Да пошел ты! – беззлобно усмехнулся он. – Нет, правда, зачем ты мне деньги даешь?

– Членский взнос.

– Ты что, забыл? Людям Санджая – бесплатно.

– Мы с Санджаем расстались. Я теперь вольная птица.

Странно было произносить слова, которые прежде я говорил лишь единственному близкому другу.

– Не может быть!

– Да, Команч, мы с Санджаем расстались.

– Лин, да как же…

– Все в порядке. Санджай нормально к этому отнесся. Даже обрадовался.

– Санджай… обрадовался?

– Я только что от него. Он не возражает.

– Правда, что ли?

– Честное слово.

– Ну, тогда ладно.

– Я теперь новый спортзал ищу, мне же больше нельзя Санджаевым пользоваться. Можно у тебя качаться?

Он растерянно, даже с испугом, поглядел на меня, но старая дружба пересилила. Лицо Команча смягчилось, он протянул мне руку и произнес:

– Джарур. Добро пожаловать. Только, по-моему, тебе лучше уехать из Бомбея, дружище.

– Наверное, ты прав, брат, – сказал я, направляясь к выходу. – Да вот Бомбей меня не отпускает.

Карла рада будет видеть Шантарама в ее номере в 8 часов вечера

Приглашение было написано четким, летящим почерком – ее каллиграфия мне нравилась больше всего. Хотелось бы сохранить приглашение, но я боялся, что оно попадет в грязные лапы моих врагов.

Я присел на мотоцикл, сжег записку и медленно поехал на встречу с Навином в Афганскую церковь.

Мотоцикл пришлось припарковать за автобусной остановкой – теперь, когда я расстался с Санджаем, оставлять транспорт на виду было нежелательно.

В притворе церкви висели пыльные флаги, стены украшали памятные плиты в честь погибших в двух афганских войнах. Афганская церковь служила мемориалом павшим бойцам, военным храмом, где в скамьях еще виднелись выемки для упора солдатских ружей на время молебна, перед выступлением в поход и после боев с афганцами – чуждыми, непостижимыми врагами.

Я заглянул в печальный сумрак церкви. На задней скамье сидела старушка, читала какой-то роман в мягкой обложке. У алтаря замерли, преклонив колени, мужчина и мальчик – над их головами парило круглое витражное окно.

Навин Адэр неторопливо расхаживал по проходу, почтительно заложив руки за спину, и разглядывал бронзового орла на подставке для Библии. От молодого человека веяло уверенностью в своих силах. Заметив меня, он направился к выходу. Мы прошли в пустынный сад за церковью и уселись на каменной скамье под деревом.

В саду было тихо. В неверном свете сумерек над нашими головами сияло витражное алтарное окно.

– Какое несчастье, приятель, – сказал Навин.

– Да, – кивнул я. – Погоди минуту, а?

Мне нужна была минута покоя.

Надо было минуту подумать.

Я до сих пор не задумывался. А теперь, улучив минуту, задумался.

О Лизе.

Лиза…

– Что, Навин?

– …в полицейском протоколе, – закончил он.

Я пропустил мимо ушей все, кроме последних слов.

– Навин, прости, я задумался. Повтори еще раз, а?

Он сочувственно улыбнулся, разделяя мое горе:

– Ничего страшного. Слушай, встань, пожалуйста.

– Зачем?

– Ну встань, дружище!

– Да зачем?

– Вставай, кому говорят! – Навин поднялся, потянул меня за собой и предложил: – Давай обнимемся.

– Все в порядке.

– Тогда тем более давай обнимемся.

– Говорю же, у меня все в порядке.

– Не дури! Твоя подруга неделю как погибла. Давай обнимемся, дружище!

– Навин…

– Знаешь, индийцы в таких случаях обнимаются, а ирландцы в драку лезут. Кровь моих предков требует либо того, либо другого. Ничего не поделаешь. – Он раскинул руки.

Ничего не поделаешь.

Он по-братски обнял меня. Так мы обнимались с братом в Австралии. Внутри все сжалось.

– Не держи в себе, – сказал он.

В саду, залитом витражным сиянием, я орошал слезами плечо друга, плечо названого брата.

– Иди к черту, Навин!

– Не держи в себе…

Наконец напряжение отпустило, и я разжал объятия.

– Ну что, полегчало? – спросил Навин.

– Иди к черту. Да, полегчало.

Мы уселись на скамью, и он рассказал мне то немногое, что знал.

– А где Конкэннон торгует?

– Не знаю… – Он с улыбкой взглянул на меня. – Тебе он нужен?

– Мне нужно ему кое-что сказать.

– Кое-что сказать?

– Сначала сказать, потом выслушать, кто с ним к Лизе в ту ночь приходил.

– По-твоему, рогипнол ей дал не Конкэннон?

– Сторож говорит, что ирландец почти сразу уехал. А его спутник целый час там провел. Вот мне и интересно, кто это был.

– Ладно, я попробую выяснить.

– Сторож записал номер черного лимузина. – Я протянул Навину листок с номером. – Сможешь узнать, чья машина?

– Имя владельца узнать легко, но это нам вряд ли поможет – автомобили часто регистрируют на других.

– Дидье снял мне номер в гостинице «Амритсар», оставь там записку. А с часу до двух я завтра буду в «Каяни».

– Ты съехал с квартиры?

– Да. Не хочу туда возвращаться.

– А сейчас что будешь делать?

– В восемь встречаюсь с Карлой. Но сначала надо бы купить рубашку и заселиться в «Амритсар». А у тебя какие планы?