— Извините, — сказал он. — Я не могу сейчас это обсуждать.

Не произнеся больше ни слова, она резко повернулась и пошла прочь. Он дождался, пока затихнут ее шаги, потом пошел и запер дверь архива. Не следовало забывать требование Дэлглиша, чтобы архив все время был заперт.

В 6.25 Клаудиа заперла в шкаф документы, с которыми работала, и поднялась наверх — умыться и забрать пальто. Все огни в доме ярко сияли. Со дня смерти Жерара она терпеть не могла работать в одиночестве, если кругом было темно. Теперь все люстры, настенные лампы, огромные шары у подножия лестницы горели, высвечивая великолепие расписных потолков, изящную резьбу по дереву и цветной мрамор колонн. Инспектор Аарон может сам выключить свет, спускаясь по лестнице к выходу. Она жалела, что поддалась порыву пойти в малый архивный кабинет. Она надеялась, что, застав его одного, она сумеет вытянуть из него какую-нибудь информацию о том, как идет расследование, получить хоть какое-то представление о том, когда оно может закончиться. Намерение оказалось глупым, результат — унизительным.

Она не была для инспектора личностью. Он не мог смотреть на нее как на человеческое существо, как на женщину, которая одинока, испугана, неожиданно обременена тягостными обязанностями. Для него, для Дэлглиша, для Кейт Мискин она была всего-навсего одной, может быть, даже главной из подозреваемых. Наверное, всякое расследование убийства обесчеловечивает всех, кто так или иначе в нем замешан.

Большинство сотрудников оставляли машины за закрытыми воротами в проулке Инносент-Пэсидж. Гаражом пользовалась только Клаудиа. Она очень любила свой «Порше-911». Ему было уже семь лет, но она не хотела менять машину и терпеть не могла оставлять ее на улице. Отперев дверь дома № 10, она прошла по коридору и открыла дверь в гараж. Подняв руку к кнопке выключателя, она хотела зажечь свет, но свет не зажигался: видимо, перегорела лампочка. И тогда, стоя в нерешительности у порога, она услышала чье-то тихое дыхание и сразу же с ужасом осознала, что кто-то стоит там, в темноте. В тот же момент кожаная петля была наброшена ей через голову и затянута на шее. Кто-то с силой рванул ее назад, она услышала хруст, на миг потеряла сознание, а затем ощутила, как бетон царапает ей затылок.

Ремень был длинный. Клаудиа попыталась вытянуть руки, чтобы хоть как-то сопротивляться тому, кто держал этот ремень, но силы в руках не было, а каждый раз, когда она пробовала сделать какое-нибудь движение, петля на шее затягивалась туже, и ее сознание сквозь боль и страх уплывало в минутное небытие. Она бессильно билась на конце ремня, словно издыхающая на крючке рыба, а ноги ее скребли шершавый бетон, напрасно ища опору.

Тут она услышала его голос:

— Лежите спокойно, Клаудиа. Лежите спокойно. Ничего не случится, пока вы лежите спокойно.

Она перестала биться, и тотчас же ужасное удушье прекратилось. Голос продолжал говорить — спокойно, настойчиво, стараясь убедить. Она слушала его слова, и ее заторможенный ум наконец-то смог их понять. Голос говорил ей, что она должна умереть, и объяснял почему.

Она хотела крикнуть ему, что это ужасная ошибка, что это неправда, но горло ее сжимала петля, и она знала, что только лежа без движения она может остаться жива. Он объяснил ей, что это будет похоже на самоубийство. Ремень будет привязан к закрепленному рулевому колесу машины. Мотор будет работать. К тому времени она уже умрет, но ему важно, чтобы гараж был наполнен смертельным газом. Он объяснял ей все это спокойно, даже вроде бы по-доброму, как будто ему было важно, чтобы она поняла. Он сказал, что теперь у нее нет алиби ни для одного из убийств. Полицейские подумают, что она покончила с собой из страха перед арестом или из-за угрызений совести.

Он закончил. Клаудиа подумала: «Я не умру. Я не позволю ему меня убить. Я не умру. Не здесь. Не так. Меня не станут таскать, словно животное, по бетонному полу гаража». Она собрала всю свою волю и приняла решение: «Я должна притвориться мертвой, полумертвой, потерявшей сознание. Если мне удастся сбить его с толку, я смогу перевернуться и выхватить ремень. Я смогу его осилить, только бы мне подняться на ноги».

Она собралась с силами для этого последнего рывка. Но он ждал именно этого и был наготове. Как только она сделала движение, петля снова затянулась, и на этот раз ее больше не ослабили.

Он ждал, пока не прекратились последние ужасающие содрогания тела, не утихли последние бульканья и хрипы. Затем наклонился — прислушаться к дыханию, которого уже не было. Распрямился, вынул из кармана лампочку, дотянулся до гнезда с патроном в низком потолке гаража и вкрутил лампочку на место. Теперь в гараже было светло и ему нетрудно было найти в кармане у Клаудии ключи, отпереть машину и привязать конец ремня к рулевому колесу. Его затянутые в перчатки руки работали быстро, пальцы не дрожали. Напоследок он включил мотор. Тело Клаудии распростерлось на полу, словно она бросилась из открытой двери машины, зная, что либо петля, либо смертельные выхлопные газы покончат с ней навсегда. И именно в этот момент он услышал в коридоре шаги, приближающиеся к двери гаража.

Было 6.27 вечера. В квартире Франсес Певерелл зазвонил телефон. Как только Джеймс Де Уитт произнес ее имя, она поняла, что что-то случилось, и сразу спросила:

— Джеймс, в чем дело?

— Руперт Фарлоу умер. Он умер в больнице час назад.

— О, Джеймс, мне ужасно жаль! Вы были с ним?

— Нет. Рэй был. Ему нужен был один только Рэй. Так странно, Франсес. Когда он жил здесь, в доме было просто невыносимо оставаться. Иногда мне страшно было возвращаться в этот хаос, к этим запахам, к этой разрухе. Но теперь, когда он умер, мне хочется, чтобы все было как при нем. Мне это отвратительно. Это ханжество, аффектация, занудное мещанство — превращать дом в мемориальную выставку для тех, в ком душа мертва. У меня непреодолимое желание все тут разрушить.

— Вам станет легче, если я приеду? — спросила она.

— Приедете? Правда, Франсес? Вы уверены, что это не доставит вам излишних хлопот?

Она с радостью расслышала облегчение в его голосе и ответила:

— Разумеется, не доставит. Сейчас же приеду. Еще и половины седьмого нет, Клаудиа, может быть, еще в издательстве. Если она здесь, я попрошу ее подбросить меня к Банку, а оттуда поеду на метро по Центральной. Это будет быстрее всего. Если она уехала, вызову такси.

Ей было жаль Руперта, но она видела его только один раз, когда много лет назад он приходил в Инносент-Хаус. И кроме того, для него эта долгожданная смерть, к которой он так мужественно готовился, без жалоб перенося страшные муки, должна была явиться избавлением. Но Джеймс позвал ее, он нуждался в ней, хотел, чтобы она была с ним. Ее охватила радость. Сорвав жакет и шарф с вешалки в холле, она чуть ли не бегом бросилась вниз по лестнице и выбежала на Инносент-лейн. Однако дверь Инносент-Хауса была заперта, а в окне приемной не было света. Значит, Клаудиа ушла. Франсес побежала на Инносент-Уок, подумав, что может еще застать Клаудиу, когда та будет выводить машину. Но увидела, что ворота гаража закрыты. Она опоздала.