После 2-й редакции книга уже существует, даже если смерть прервёт твоё перо. Но на самом деле впереди ещё много работы, и самой тонкой: тебе ещё самому предстоит открыть заложенную в этих событиях гармонию, а то и величавость, и символичность, – и помочь же им выявиться! А сколько ещё других детальных и тонких забот возникает, например, по особому укреплению краёв (тома, Узла) – условие, так понятное каждому строителю. На всё то идут 3-я и 4-я редакции, со многим ещё перебеливанием глав.

В создании крупного произведения важная роль достаётся правильно угаданному соотношению работ по связям горизонтальным (тот же персонаж, та же общинка, та же тема, как они протягиваются через весь Узел) и вертикальным (как следуют и как стыкуются главы по ходу часов и дней). И те и другие – важны, и справедливо зовут к себе, – но даже авторскому взгляду они не сразу просматриваются и требуют терпеливого к себе внимания. Каждая из этих сюжетных перекидных цепочек по горизонтали – должна быть угляжена, отработана автором – и какими-то знаками, приметами облегчить и читателю различение, вспоминанье их, несмотря на огромность объёма. Сочетание горизонтальной и вертикальной проработки – из трудных орешков. (Да так – и в каменной кладке этажей.) Во 2-й редакции преобладает, тянет к себе горизонтальная: чтобы, войдя в мир персонажа, – дольше не расставаться с ним.

Трудней того вести горизонтали по общественным сплоткам (Временное правительство, Ставка, штабы фронтов, Исполнительный комитет Совета депутатов, большевицкая верхушка) – ибо их взаимовлияния сильно переплетены (математически это назвать: «пучок горизонталей») и ни одну не протянешь порознь: от малых движений того же несмышлёного Родзянки так многое отдаётся на действия других, пока он не потеряет все сцепления и уйдёт в безвлиятельность. Приходится то и дело сочетать протяжку по горизонталям со сверкой по вертикалям: пишешь одну главу, а просматриваешь по смежности ещё дюжину. Напротив, дробные эпизоды февральских дней в Петрограде почти не имеют, не требуют никакой себе горизонтали и сразу пишутся по вертикали своего дня.

А стыки глав по вертикали, то есть в череде их следования, становятся ещё добавочным рычагом впечатления: это как бы – дополнительный, ненаписанный, без единой своей строчки кусок текста, который – контрастным сопоставлением или поточным сочленением – углубляет смысл. Стык – может дать и такое, чего не выразишь никаким текстом. (Особенно резко стыки работают при передаче бурной революционной обстановки. С её успокоением роль стыков ослабляется, и даже так укладываешь главы, чтоб от читателя меньше требовались рывки переноса.)

Огромный размер эпопеи настойчиво побуждает автора и к уплотнению в форме глав обзорных. Они составляются только из реальных исторических событий, действий исторических лиц и, порой, выразительных цитат из них. Но авторское изложение при этом не лишается художественной складки, отчего уярчается восприятие куска истории, он притягивает к себе и читательские чувства.

Исключительно эффективно, впечатлительно и доказательно – использование выдержек из газет того дня, той недели, – нестираемая, неопровержимая печать общественных настроений, к тому ж богатая фактической информацией. (А когда информация содержит волевую ошибку или преднамеренную ложь – то тем характерней для воздуха эпохи. Газеты – тою живостью отличаются от мемуаристов, что: не знают, что будет завтра.) Связанные с точной датой, газетные строки гвоздят нас нестираемыми подробностями событий; для читателя иные бывают лишь повтором, закреплением, либо первым сообщением факта, – но и всегда же окрашены газетными характерностями, а очень часто питают у читателя чувство юмора, местами обильного: опрометчивые газетчики сами не ощущают, как смешно то, что они пишут. За автором сохраняется – группировка газетных сообщений, их последовательность; она, особенно стыками, даёт ещё охапки настроений, выстраивает целую газетную симфонию.

Обзоры газетные вносят ещё тот плюс, что читатель побуждается к своей собственной активной работе над первичным материалом.

Эта же активность читателя обезпечена и в главах фрагментных – сборе живых эпизодов на тему (столица, провинция, железные дороги, армия, деревня), они очень ярко, напряжённо передают осколки эпохи, – и снова же группировка фрагментов создаёт четвёртое измерение – стыков, сопоставлений.

Разноречия мыслей выпукло передаются в безличных групповых или массовых диалогах, обсуждениях. А иные общественные сцены послефевральских недель – сами напрашиваются в юмор.

Отдельно, между глав, крупным шрифтом приводимые пословицы призваны выразить народные суждения о только что услышанном (прочтённом) в главе. При удаче – они тоже открывают восприятию добавочное измерение. Иногда – бросают луч и на главу последующую.

Наконец: труднообозримый объём эпопеи настоятельно требует приводить в конце каждого тома краткое содержание глав (в этом приёме – и традиционная старинность). Помочь найти нужное место тому, кто эту книгу уже читал, а кто не читал – составить какое-то непротокольное впечатление. Эта задача потребовала создать как бы ещё один поджанр. Отчётливо выделяя главные имена и факты – такое содержание не должно быть скучно-перечислительным. Напоминательные маячки для читателя могут содержать в себе эмоциональные полуфразы или давать событию такой отсвет, ракурс, какой не был явно выражен в главном тексте, – дополнить его по некой новой ассоциации.

Дивная эта цельность – многомесячной, многолетней работы над глыбой. Никогда не хватает дня. Пересаживаюсь от стола к столу, от рукописи – к раскладкам, и никогда не покидает радостное чувство, что делаю главное дело своей жизни. (Аля, когда б ни вошла, застаёт меня всегда упоённым, счастливым.)

Как бы ни был труден обычный рабочий день – после него всегда ровное, спокойное состояние.

И вот живёшь этой полной жизнью неделями, месяцами, годами – так хочется устраниться ото всяких внешних столкновений, только бы никто не мешал! Но тут-то и наваливаются – гамузом, кишмя. Увы, вся эта работа моя – год за годом шла под растущий, назойливо визжащий внешний аккомпанемент. Недоброжелатели не утихали, напротив: сочли, что самое их время – пришло.

______________

Весной 1980 вышло в свет англо-американское издание «Телёнка» – с опозданием в четыре года ото всех других языков, зато в превосходном переводе Гарри Виллетса. Сам я уже восемь лет на Западе – а второго такого английского переводчика по уровню не нашёл. А он и вообще переводит медленно (да и должно быть так, для качества), и здоровье его и близких отягощено эти годы. И вот на самый распространённый язык мира мои книги попадают позже всего.

Однако кому надо, кто за мной послеживает, выжидает – уже давно прочли «Телёнка» по-русски и уже подстораживали выход по-английски. И вот когда открылась им замечательная возможность – с быстротою переползать по мне, где куснуть, где съязвить, где измарать, и во всех случаях громко заявить