Однако в 1984 году над нами повисла темная туча (можно ли так сказать по-английски?), а именно: финансовое положение нашей школы стало поистине критическим. Школа «Эвре Фьеллберг» в основном существовала на пожертвования, но мы постоянно нуждались в субсидиях из Осло, чтобы платить зарплату сотрудникам и так далее. Не стану утомлять вас проблемами тогдашней политики, но тогдашнее правительство отказало нам в субсидии, и нашим ученикам пришлось посещать другую школу, до которой было два часа езды на автомобиле. Мы протестовали против подобного решения, но, увы, были лишены как финансовой независимости, так и крепких политических мускулов, и школе после полувека блестящей работы грозило закрытие. Для нашей семьи это стало бы настоящей трагедией.

Теплым июньским днем 1984 года ко мне в кабинет вошла посетительница. Ей было за пятьдесят. Коротко подстриженные седые волосы, почти мужская одежда, на лице – следы пережитого. Она извинилась за беспокойство – по-норвежски, но с иностранным акцентом – и спросила, можно ли продолжить беседу по-английски. Я согласился. Она сказала, что ее зовут Эстер Литтл. Эстер Литтл недавно побывала на концерте наших учеников и получила большое удовольствие. Она также знала о сложном финансовом положении школы и хотела бы нам помочь, если это возможно. Я сказал: «Ну, если у вас есть волшебная палочка, то я вас слушаю». Эстер Литтл поставила на мой письменный стол деревянную шкатулку. Именно эту шкатулку из красного дерева я Вам и посылаю. В ней портативный кассетный магнитофон и одна кассета. Эстер Литтл объяснила мне условия сделки: если я обязуюсь определенное время хранить эти вещи, а потом отправить их по почте ее другу по имени Маринус по указанному адресу в город Нью-Йорк, то она отдаст распоряжение своим юристам в Осло перевести крупную сумму денег на счет нашей школы.

Следовало ли мне согласиться? Эстер Литтл прочла мои мысли. Она сказала: «Нет, я не наркоторговец, не террорист и не шпион. Я эксцентричная филантропистка из Западной Австралии. Эта кассета – послание моему другу Маринусу, который должен услышать его, когда придет время». Даже сегодня, когда я пишу Вам письмо, я не понимаю, почему сразу ей поверил, но иногда встречаются такие люди, которым просто доверяешь. Это некий инстинкт. И я поверил Эстер Литтл. Ее юристы были весьма респектабельной консервативной фирмой в Осло, и это, возможно, тоже повлияло на мое решение. Я спросил, не проще ли заплатить юристам в Осло, чтобы те в нужное время отправили шкатулку в Нью-Йорк. Эстер Литтл ответила: «Юристы приходят и уходят. Даже те, которые стараются не привлекать к себе внимания, всегда на виду; и все работают за деньги. А вы – честный человек в тихом уголке и проживете очень долго». После этого она написала на листке предлагаемую сумму пожертвования. Когда я увидел цифру, то побледнел, как привидение! Этого нашей школе хватило бы лет на пять. Эстер Литтл сказала: «Объясните вашему попечительскому совету, что эти деньги пожертвованы богатым анонимным спонсором, который верит в успех школы „Эвре Фьеллберг“. Это чистая правда». И я понял, что эта шкатулка, как и сама сделка, должны остаться нашей с ней маленькой тайной.

Мы пожали друг другу руки. Естественно, моим последним вопросом было: «Когда именно я должен послать шкатулку Маринусу на Манхэттен?» Эстер Литтл вынула из шкатулки фарфоровый бюст Сибелиуса, поставила его на верхнюю полку книжного шкафа и сказала, что шкатулку следует отправить в Америку в тот день, когда бюст Сибелиуса упадет с полки и разобьется вдребезги. Я решил, что плохо понял английскую фразу, и задумался. Если статуэтка разобьется на следующей неделе, значит я должен буду послать шкатулку на следующей неделе. Если же она разобьется в 2000 году, я должен буду послать ее в 2000 году. А если я умру, прежде чем статуэтка разобьется, то не смогу отослать шкатулку. «Да, таковы условия нашей сделки, – подтвердила Эстер Литтл. – Я очень эксцентричная особа». Затем мы с ней попрощались, и, если честно, когда она ушла, я подумал: уж не привиделась ли она мне? На следующий день мне позвонил юрист из Осло, спросил номер нашего банковского счета, и вскоре нам перевели сумму, которую пожертвовала Эстер Литтл, всю до последней кроны. Школа «Эвре Фьеллберг» была спасена. А через три или четыре года политика правительства коренным образом переменилась, и в развитие школы были вложены значительные средства, но у меня нет ни малейших сомнений, что именно миссис Эстер Литтл спасла нас в самый трудный для нас период. В 2004 году я стал директором школы, а несколько лет назад вышел на пенсию, но все еще вхожу в попечительский совет и по-прежнему пользуюсь своим личным кабинетом. Все эти годы бюст Яна Сибелиуса на полке книжного шкафа стерег покой моего кабинета и вместе со мной хранил тайну.

Возможно, вы догадываетесь, чем все закончилось. Вчера был первый теплый день весны. Я, как и большинство норвежцев, настежь распахнул окна, чтобы проветрить кабинет. Под окнами на теннисном корте играли ученики. Я вышел из кабинета сварить кофе. Раздался какой-то шум. Когда я вернулся, бюст Сибелиуса валялся на полу. Он разбился на мелкие кусочки. Рядом лежал теннисный мяч. Шансы были 10 000 к 1, но нужный момент настал. Так что я посылаю шкатулку вместе с рассказом о странном обещании, которое я дал Эстер Литтл. Надеюсь, что сообщение на магнитофонной пленке еще можно разобрать, ведь прошло уже больше сорока лет; сам я никогда его не слышал. Если миссис Литтл еще жива (ей, должно быть, уже за сто лет), то передайте ей самую искреннюю благодарность и наилучшие пожелания от «честного человека в тихом уголке мира», который действительно прожил долгую жизнь.

Искренне Ваш,