– Что ты сделала со мной?

Пять слов, которые Секень смог выдавить из себя между криками, при взгляде на свои руки-клешни.

– Сделала тебя уродом, урод!

Лира повернулась бежать, но все-таки вернула, потому что не смогла отказать себе в этом. Она повернулась к приходящему в себя защитнику, выговорив одно слово: «рыбьеног!» Не смотря на овладевшую ею злость, Лире надо было убедиться, что трюк работает, а не стал побочным результатом ее состояния.

– Мило! – проговорила она, мстительно улыбнувшись, глядя на мужской вариант русалочки.

Она бросилась бежать назад, взобралась по крутому спуску и поняла, что не знает куда идти дальше. Дворцовые подземелья она видела лишь однажды, но эти не имели ничего общего с теми по которым ее водили стражники Траубе.

– Где же выход?

Дальше идти было просто некуда. Оба рукава приводили ее в тупик. Оставалось ждать, когда до нее доберется человек-клешня, «доплывет» русалочка или появится чокнутый маркиз.

– Ну же! –  Лира шарила по стене, пытаясь найти какое-то подобие переключателя. – Где же ты?

– Верни их обратно! – слышалось позади, становясь все громче с каждым новым мгновением. – Верни их обратно!!! Верни!

С "шаловливыми ручками" случилась истерика. Его швыряло из стороны в сторону, но он продолжал идти вперед, под невнятно-далекие крики своего отставшего товарища. Он все тряс своими огромными ручищами-клешнями, как будто пытаясь стряхнуть их с себя.

– Верни! Верни-верни-верни!

Лира юркнула в правый проход, принялась осматриваться, но как не напрягала зрение сквозь кромешную тьму не смогла увидеть ничего. Однако, тетка по имени «удача» решила-таки помочь ей, Лира нащупала лаз, достаточно широкий чтобы в него можно было протиснуться боком, подумала и все-таки полезла в него.

– Наконец-то! – раздалось где-то впереди знакомым женским голосом. – Где она?

– На королевском пирсе. Сэгхарт попросил оставить все в тайне.

Лира остановилась, не понимая откуда конкретно слышатся голоса. То, что они были где-то впереди, в том не было сомнений, но только проход все не кончался, засыпая ее старыми пауками и обматывая нитками паутины.

– Скоро ее доставят на корабль.

– Не понимаю, что он так носится с ней!

– Не знаю, ваше величество, – внезапно громко отозвался Эрб над ее головой. – Но скоро она перестанет мешать вам.

– Я хотела бы увидеть ее и попрощаться, – проговорила Катарина с нескрываемой издевкой. – Мы же подружки!

– Если желаете. Мы можем спуститься в грот.

– Нет. Навещу ее после торжеств. Подотру слюнки и очень надеюсь, что Эверт в тот момент будет рядом.

– Вряд ли она поймет хоть что-то.

Катарина… Ей, наверное, следовало догадаться. Сколько раз ее предупреждал папа? Сколько раз он говорил ей, что женской дружбы не существует? Множество! И оказался прав!

– Скоро вообще все закончится, – продолжала откровенничать Катарина. – Власть обретет нового правителя и достойных советников.

– София Арчи…

– Заткнись и не произноси ее имени. Она исчезла. Пусть будет так.

Лира подняла голову, отряхнула лицо от нового сора и ухмыльнулась. Ей стоило догадаться обо всем еще в самом начале, еще когда Эверт спрашивал ее, а не заметила ли она чего-нибудь странного.

Заметила и закрыла глаза.

Разве смогла бы такая высокомерная гадина общаться с ней вот так просто? Наверняка, крутилась рядом, чтобы понять, чем она так привлекла сэгхарта и вообще почему с ней носятся все эти мужчины. Вот только кто такая София Арчи? Почему Эрбу запрещенно говорить о ней? Принцесса и докторишка молчали, может общались шепотом, опасаясь быть подслушанными.

– Конечно! На троне будет очень хорошо смотреться курица и мерзкий скунс!

Проговорила Лира перед собой так громко, как только могла. Голоса смолкли, зато послышался грохот роняемых предметов и квохтанье титулованной птички. Лира не пожалела о своем решении. Пора кому-нибудь взять и нарушить их планы!

– Нет, навозный жук! Осел! Нет-нет, все-таки скунс!

Лира усмехнулась. В Эйнхайме будет зоопарк! Обязательно будет! Она сделает все, чтобы наполнить его милые вольеры. Там будет место курам, ослам, козлам, тупоголовым быкам и некоторым другим, экзотическим для этого мира животным.

– Давно пора! – теперь она слышала голос Лайнелла. – Отдохни от нее, а она никуда не денется!

Это ведь они о ней говорят и о том, как приустал бедненький сэгхарт! Что-то наверху громко грохнуло, засыпало Лиру и больно ударило по носу.

– Что же ты ушел, милый?! – шипела Лира, прибавив шагу. – Пора становиться чистокровным, породистым козлом!

Лира двигалась вперед, быстро-быстро перебирая руками, если ей не изменяет память, то в это время суток король изволит задерживаться в малой тронной зале. Где-то рядом с ней, а точнее под ней находятся полюбившиеся сердцу Лиры королевские казематы. Слушать короля и Траубе не хотелось. Она обязательно услышит какую-нибудь гадость, превратит их во что-нибудь, а потом не найдет.

– Эверт! Да постой же ты! Не смей поворачиваться к королю спиной! Эверт!

– …адом!

– Верните его! Стража!

– ое! …

– Что значит оставить?! Я не видел его целую вечность!

– …

Шаги и голос короля слышались очень хорошо, а вот голос его собеседника плохо. Но понять кто есть кто не составляло труда. Траубе вечно трется у него под боком, помогает читать собеседников.

– Какие все стали нежные! Я ведь как лучше для него хочу!

– …

– А что его беспокоит?

– …

– Прошел год! Год! Она не вернется! Никто не вернется! Они все ушли! Палыч был последним!

Раньше Лиру очень смешило то, как его величество зовет мельника, а вот сейчас стало не до смеха.

– Год?

Она бы села, но было просто некуда. Лира остановилась, оперевшись на шершавую стенку, и закрыла глаза, воспроизведя в памяти лицо Эверта. Он практически не изменился. Если только появились новые морщинки и проседь на висках.

– Год? – проговорила она растерянно. – Почему столько?

За спиной что-то зашуршало, шею защекотало, но Лира до жути смертной боявшаяся и ненавидевшая всяких мокриц и сороконожек даже не пошевелилась.

– Величество! Лайнелл!

Траубе повысил голос, попытавшись утихомирить разбушевавшегося монарха, но напрасно пытался сделать это. Нужно было, чтобы у короля прогорел «запал». Монарх, который вынужден был постоянно держать лицо в отношении своих друзей и близких ему людей, не сдерживал себя.