Экуменический, а вернее межкультурный характер имел и первый гуманитарный семинар в Кастель-Гандольфо, который в августе 1983 года организовал венский Институт наук о человеке, созданный ксендзами-философами Кшиштофом Михальским и Юзефом Тишнером при участии Иоанна Павла II. В семинаре участвовали такие крупные ученые, как этический философ из Франции Эммануэль Левинас (ученик Гуссерля и Хайдеггера), основатель философской герменевтики Ханс Георг Гадамер, юрист Эрнст Вольфганг Бекенферде, физик Карл Фридрих Вайцзеккер, лютеранский богослов Герхард Эбелинг, католический теолог Йоханнес Баптист Метц. Этот последний прославился своей «политической теологией», которая послужила одной из основ «теологии освобождения». Такая репутация, однако, не помешала первосвященнику пригласить этого человека на семинар в загородную резиденцию пап[866].

Войтыла легко шел на контакт с людьми иного мировоззрения ради поиска общей платформы, ведь все мы, в конце концов, дети Божьи. Но в этом поиске для него существовали пределы уступок: запрет абортов, буква Священного Писания, неучастие клира в политике, строгий пацифизм и т. д. Не пересекал он черту и в экуменизме. Когда немецкие богословы Карл Ранер и Генрих Фриз на страницах своей книги «Единение церквей: реальная возможность» призвали Святой престол во имя возрождения единой церкви перестать ставить во главу угла догматические расхождения, Иоанн Павел II 28 июня 1985 года в речи перед римской курией четко заявил: это невозможно. Почему? Потому что влечет за собой совместное причастие, а к таковому приступать нельзя, пока не оговорены, так сказать, основы нашей веры[867]. Действительно, вкушая хлеб и вино, полагаем ли мы, что Святой Дух исходит от Отца и Сына, или только от Отца? И как мы понимаем слова Христа: «Се есть плоть моя» — символически или буквально? Иначе говоря, реально ли мы проникаемся благодатью во время причастия или это происходит лишь вследствие наших молитв и образа жизни? Ведь в протестантизме евхаристия даже не считается таинством. Как же можно совместно причащаться, если каждый из нас понимает под этим разное?

Вопрос причащения и покаяния обсуждал очередной синод епископов, собравшийся в октябре 1983 года. Второй Ватиканский собор в свое время отошел от механического навязывания пастве этого таинства, что имело своим результатом резкий спад числа кающихся. Многие священники стали отпускать грехи совокупно всем пришедшим на мессу, причем вообще без исповеди. И наконец, следовало выяснить: грех — это личное деяние или общественное? На последнее упирали епископы, связанные с теологией освобождения. Они полагали, что труд во имя социальной справедливости есть достаточное средство для единения с Богом.

В своем послесинодальном послании «Reconciliatio et paenitentia» («Примирение и покаяние») Войтыла напомнил о важности личной исповеди как пути к искуплению смертного греха; заодно подтвердил само наличие смертных грехов (в чем некоторые начали сомневаться, уравнивая все грехи по весу) и указал, что лишь они придают значение индивидуальной морали.

В феврале 1984 года римский папа издал «вдогонку» пастырское послание «Salfici doloris» («Спасительное страдание»), где рассуждал о страдании как неотъемлемой части свободы воли, необходимой, чтобы человек преодолел самого себя. Каким образом? Если он по собственному почину будет помогать другим страждущим (то есть следовать этике солидарности) и через это станет творить любовь[868].

Преодоление как необходимая часть спасения! Католичество нашло гениальный ответ на вечный вопрос бытия. Этим оно, так сказать, обошло на повороте буддизм и индуизм — религии, которые вообще рассматривают жизнь как страдание, но видят выход в разрыве жизненного цикла как такового.

* * *

Двадцать третьего июня 1983 года Иоанн Павел II вернулся в Апостольскую столицу из паломничества на родину. Вернулся, чтобы вновь оказаться в средоточии интриг, преступлений и обмана. За день до его прилета исчезла дочь сотрудника Префектуры Папского дома Эмануэла Орланди. Что интересно, как раз перед отправлением понтифика в поездку двое неизвестных следили за другой юной гражданкой Ватикана — Рафаэллой Гугель, дочерью папского камердинера. Слежка была настолько очевидна, что генеральный инспектор военного корпуса Ватикана Камилло Чибин почел за лучшее дать ей охрану. Возможно, именно это заставило злоумышленников сменить цель. А может быть, целью изначально была именно Орланди. Как выяснится в 1994 году, ее отец, Эрколе, косвенно был причастен к римским похождениям Агджи: за три дня до покушения террорист присутствовал на встрече Иоанна Павла II с прихожанами церкви святого Фомы Аквинского в предместьях итальянской столицы, причем оказался в группе двадцати человек, допущенных непосредственно к Войтыле. Чтобы попасть в число избранных, требовался пропуск от Префектуры Папского дома, которые выдавал как раз Эрколе Орланди[869].

Полиция открыла дело о пропаже девушки, а 3 июля в молитве «Ангел Господень» Войтыла признал, что это было похищение, выразив надежду на «человеческие чувства тех, кто несет за него ответственность». Через два дня, словно в ответ на слова понтифика, похитители (или выдававшие себя за таковых) связались сначала с римской курией, а затем — с семьей Орланди, обговорив способ контакта. На следующий день раздался звонок в информационном агентстве «АНСА»: неизвестные потребовали освободить Агджу в обмен на свободу для девушки. Кроме того, они оставили в условленном месте несколько вещей Эмануэлы в качестве доказательства своей причастности к ее пропаже (пропуск в музыкальную школу, чек за оплату курсов и почему-то — фотокопию поздравительной открытки).

За день до этого Агджу перевезли в римскую тюрьму Ребиббия для допроса. Восьмого июня с ним пообщались итальянские следователи, а при конвоировании в машину он получил возможность выступить перед журналистами. Именно тогда из его уст прозвучала фамилия Антонова, якобы сотрудника болгарской резидентуры в Италии.

Сам Антонов был арестован еще 25 ноября 1982 года по обвинению в шпионаже. На подозрение его взяли еще раньше, в ходе расследования связей болгарской разведки со схваченным по делу о похищении генерала Дозиера главой иностранного отдела Итальянской социалистической федерации труда Луиджино Скриччиоло (к слову, организатора визита Валенсы в Италию в январе 1981 года).

Еще раньше, в сентябре 1982 года, в «Ридерс дайджест» вышла громкая статья американской журналистки Клэр Стерлинг, в которой она доказывала участие болгар в покушении на главу Апостольской столицы. Стерлинг пользовалась данными Пола Хенци, бывшего сотрудника турецкой сети ЦРУ, который позже, вслед за Стерлинг, тоже написал несколько текстов, где упирал на «болгарский след» в деле Агджи[870]. Их активность, в свою очередь, вызвала реакцию прессы советского блока, которая симметрично обвинила во всем США и их союзников. Советские СМИ охотно подхватили версию «Ла Стампы», будто признаться в связях с болгарами Агджу заставили агенты итальянских спецслужб.