В овраге никого, кроме них двоих и меня.

– Где она? – спрашиваю я. – Что вы сделали с Рози?

– Мы… насыпали над ней курган, – говорит моя сестра.

– Курган?

И тут до меня доходит. Эта груда булыжников, с которой они возились, – под ними Рози. На меня накатывает волна чистой горечи, я отшвыриваю ее обратно, держусь. Так же, как после смерти Гектора, так же, как в тюрьме. Никому нельзя показывать своей слабости.

Но чтоб ее…

– Мы… мы хотели почтить ее… – бормочет моя сестра и выглядит при этом не слишком уверенной в себе. – Чтоб никто не потревожил ее тела.

Пелена красной ярости, которую она каждый раз вызывает во мне, застилает глаза и тут же рвется. Исчезает, оставив на память о себе легкое головокружение. Какой бы дрянной ни была моя жизнь, не сестру надо в этом винить. Наверно, я всегда это понимала, только признавать не хотела.

– Хорошо сделали, – говорю я им.

Хотела бы я знать, куда девать руки. Помявшись, запихиваю их в карманы. Джиллиан Мэй поворачивается к типу, стоящему рядом с ней, и что-то тихо говорит ему. Мне не слышно, но догадаться нетрудно, поскольку этот малый кивает и, бросив на меня еще один любопытный взгляд, скрывается в лесу. Надо думать, она решила наедине закончить разговор, прерванный выстрелом, чтоб никого между нами не было.

Я смотрю на кучу камней, которая погребла под собой Рози.

Только она, я и призрак Рози.

Ладно. Переживу. Все, что угодно, лишь бы перестать думать, что, может быть, все-таки я сама, черт меня побери, виновата в том, как для меня все сложилось. В голове у меня хватает горестей и обид, но впервые мне не мешает думать торчащий там обвиняющий перст, который указывает на кого-то другого.

Я подхожу туда, где она меня ждет, и разглядываю ее. На ней, как и на мне, возраст не оставил заметного следа. Черт побери, ей больше двадцати и не дашь.

Я усаживаюсь на большой, вросший в землю камень, с которого мне виден весь овраг, что вьется между холмами, теряясь среди скал и зарослей кедровника, а груду камней, наваленных над моей бедной Рози, оставляю за спиной. Джиллиан Мэй, поколебавшись, подходит и садится рядом.

– У тебя на удивление цветущий вид для калеки, – говорю я ей.

– Это же я так представляю себя во сне, – объясняет она, – а мое тело Джо унес обратно в больницу.

– Джо – это один из тех собакоголовых ребят?

Она кивает.

Воцаряется тишина, заполняющая все пространство между нами. Пожалуй, ни она, ни я не знаем, с чего начать. Я потихоньку пытаюсь подобраться окружным путем к главному, о чем хочу спросить.

– Как же ты ни разу не нарисовала этих парней?

Она удивленно взглядывает на меня и пожимает плечами:

– Не знаю. Просто в голову не приходило.

– Они ведь очень даже чудные – как раз по тебе.

– Это старые духи, – поясняет она, – кроме Джо. Он моложе других, хотя все равно гораздо старше нас с тобой. А чуть ли не все остальные живут с самого начала – с тех пор, как Ворон создал мир.

– И ты на это купилась?

– На что?

– Что кто-то там создал мир. Господь, Ворон…, как его ни назови. – Я вспоминаю луноликую мамашу с бездонными глазищами и добавляю: – Или ее.

Джиллиан Мэй снова пожимает плечами.

– У мира длинная и запутанная история, – говорит она, – но где-то она должна была начаться?

– Надо думать… – Я перевожу дыхание. – Слушай, я хочу извиниться за те твои картины.

Сердце успевает сделать пару ударов, пока тянется молчание, потом она отзывается:

– Зачем ты это сделала?

Теперь моя очередь подбирать слова.

– Наверно, я здорово тебя ненавидела, – говорю я, – а в тех картинах как раз и сошлось все, что я про тебя не хотела вспоминать. Знаешь, как мы были маленькими и жили дружно и все такое. До того, как ты смылась. Увидела твои картины, и тут все всплыло.

Вижу, как она с трудом проглатывает комок в горле.

– Ты и сейчас меня ненавидишь? – спрашивает.

– Сама не пойму, – говорю я, для разнообразия не кривя душой. – Последнее время я мало что понимаю.

– Это ощущение мне знакомо, – отзывается она.

Чем удивляет меня. Понятно, ей здорово досталось – попала под машину, калека и все такое, – но я всегда относила ее к тем, которые точно знают, кто они есть, какое у них место в мире и что им делать со своей жизнью.

– Расскажи, что с тобой было, – неожиданно для себя прошу я, – после того как ты слиняла в тот раз и больше мы тебя не видели.

И я слушаю историю маленькой девочки, убегавшей из дому, мотавшейся между опекунами и колониями, вечно пытавшейся вырваться на свободу – куда угодно, – пока ей это не удалось. Только оттого, что ее не поймали, ей лучше не стало. Вместо того чтобы терпеть издевательства опекунов и побои других ребятишек в колонии, она ночевала на улице и подбирала объедки в мусорных бачках. А потом умудрилась влюбиться в парня, который выгнал ее на панель, как только кончились деньги на жратву и на дурь.

Ни по голосу, ни по лицу не скажешь, что она себя жалеет. Просто рассказывает, как я просила, о том, что с ней было, и рассказ выходит не из веселых. Наркота, панель – неудивительно, что она не беспокоилась, а может, и вовсе забыла о маленькой сестренке, которую оставила дома.

Я начинаю что-то говорить о том, как этот ее Роб выглядел бы со вспоротым брюхом, если б попробовал наехать на меня. Сестра только головой качает.

– Просто ты храбрая, – говорит она. – Наверное, такой уродилась. А мне пришлось учиться храбрости.

– Нет, меня тоже Рози научила.

При этом имени мы обе на минуту замолкаем, но ни она, ни я не оглядываемся на груду камней за спиной.

– Мне никогда не везло с мужчинами, – нарушает молчание моя сестра. – Полагаю, это и неудивительно, после Роба с Дэлом и всех этих благословенных государством педофилов-опекунов. Наверняка встречаются и хорошие приемные родители, да вот мне они не попадались. И еще клиенты… – Голос у нее срывается, а в глазах такая потерянность, будто она снова там, в той жизни. Она ловит на себе мой взгляд и дергает плечом. – А после, – говорит она, – я сама устраивала себе неудачи. Во всяком случае, похоже на то. Кого ни выберу, оказывается женат, или гей, или еще хуже. И до близости ни с кем не доходило – я сразу захлопывалась в себе, и все тут.

– Твоя ошибка в том, что ты смешиваешь чувства с сексом, – говорю я ей. – Это забава, и ничего больше.

– Ты правда так думаешь?

– Да, и это мне помогало, – говорю я и, помедлив, добавляю: – Пока я не встретила Гектора.