И рассказываю ей. Забавно. Никому еще не рассказывала, даже Рози. То есть как у нас на самом деле было. Глубоко и нежно, как никогда прежде у меня не случалось и больше не будет наверняка.

– Как страшно! – говорит она, когда я заканчиваю рассказ о том, как он подставился под выстрел и как меня после того скрутило.

Она протягивает руку и кладет ее мне на плечо. Я знаю, ей с самого начала хотелось сделать что-нибудь в этом роде, а еще лучше, заключить меня в сестринские объятия, только мне этого не надо. Может, я и понимаю теперь, как она дошла до того, чтоб меня бросить, но никакого примирения устраивать не собираюсь.

Я смотрю ей в глаза, потом на эту руку, и она ее убирает, складывает ладошки на коленях, переплетя пальцы.

– И как же ты выбралась с панели? – спрашиваю я.

Она рассказывает мне про своего копа с подружкой-адвокатшей. Про то, как лежала на детоксикации. Догоняла школьную программу. Поступила в университет. Нашла друзей. Нашла настоящую жизнь. Все изменила.

Это у нее тоже выходит безо всякого надрыва. Безо всякого хвастовства. Просто рассказывает о себе. Когда она добирается до того, как ездила с этим своим Джорди в Тисон, чтоб меня разыскать, а нашла только пустой дом и горелый пень на поле, я невольно начинаю гадать, как сложилась бы моя жизнь, если б мы тогда встретились?

– Зачем ты сожгла дерево? – спрашивает она. – То же самое, что с картинами?

– Наверно…

Она кивает и отводит взгляд, смотрит мимо меня.

– Я не особенно горжусь тем, как старалась испортить тебе жизнь, – признаюсь я.

– Понимаю, – отзывается она. – Только то дерево было волшебное.

– Да, помню твои сказочки!

Она качает головой:

– Нет, правда волшебное. Я сама только сегодня узнала.

Она говорит мне о том, как этот смешной малый принес ей венок из волшебных цветов и веточек, чтоб ее вылечить, а она его на меня потратила. И как еще до того ее занесло в другое место: старую таинственную чащу, где ей встретилось то древнее божество. Забавно, я только к самому концу рассказа начинаю догадываться, что она, похоже, говорила с той же бабой, которая перехватила меня на обратном пути к жизни.

Ну теперь понятно, с чего эта хиппующая матрона так на меня взъелась. Я же спалила ее личное дерево.

– Я ее видела, – говорю я, когда Джиллиан Мэй заканчивает рассказ. – Перед тем, как проснулась здесь. Она и меня туда же затащила. Только мы с ней не поладили. Она вроде как во мне разочаровалась, ну и я ей сказала. Ежели она хотела, чтоб дела шли по-другому, могла бы сама постараться. Я хочу сказать, откуда нам, черт ее возьми, было знать, что за подарочек она нам всучила?

– Наверное…

– И все равно уже поздно, – говорю я.

Джиллиан Мэй качает головой:

– Мне кажется, никогда не поздно.

Ну да, будто я могу вот так взять и заново перевернуть свою жизнь после всего, что я совершила!

– Почему же у вас не вышло с этим Джорди? – спрашиваю я, переводя разговор на более твердую почву. – Тебя послушать, у вас с ним все шло как надо.

– Очень долго мы были просто друзьями, – отвечает она, – а теперь… теперь у него другая.

– Только не говори, что не сумела его окрутить!

– Я не могла с ним играть.

С минуту я обдумываю ее слова.

– Да, пожалуй, нельзя было, – признаю я.

Если представить, как она переломила собственную жизнь, я бы не удивилась, вздумай она осудить меня за все, что я наделала в своей. Но она, кажется, хочет только понять. Даже не пытается поправлять мою речь.

– А ты действительно… ну, убивала единорогов? – спрашивает она.

– Убивала… Мы же были волками. Волки так и живут. Охотятся. Убивают, чтобы есть.

Она кивает, но видно, что ей это не по душе. Не могу сказать, чтобы я ее винила. Теперь, когда я оглядываюсь на то, что мы делали – мы со стаей, – мне это тоже не особенно нравится. Конечно, волки должны охотиться. В диких лесах выживает более приспособленный. Только мы ведь не голодали. Гоняли всех этих тварей просто ради забавы и еще ради их хмельной крови. Им, понятно, без разницы, по какой причине мы их загрызли, но и нам с Рози, да и остальным, гордиться нечем.

Только теперь ничего не вернешь. Можно корить себя – я и корю, – но мертвых этим не оживишь.

И у нас с сестрой то же самое. Сколько ни упрекай себя, того, что было, не изменить. Никуда не денутся все годы, когда я ее ненавидела. Порезанных картин не склеишь. Сгоревшее дерево не воскресишь. И свою жизнь на ее здоровье не обменяешь.

– Знаешь, нам ведь никогда не быть друзьями, – говорю я ей. – У нас ничего общего нет, кроме прошлого, а мне что-то не хочется остаток жизни предаваться воспоминаниям о нашем мерзавце-брате.

Она кивает, но не в знак согласия.

– Мы слишком разные.

– Раньше мне это не мешало, – замечает она.

– Ну, время покажет. Ты возвращаешься?

– Надо, – говорит она. – Иначе умру в Мире Как Он Есть, и тогда все равно придется уходить. Лучше сразу пройти все это до конца.

– А я не вернусь. Та богиня мне сказала, что, если уйду, больше уж сюда не попаду.

– И мне она то же самое говорила.

– Хотя я знаю и другие способы перейти границу, – говорю я, вспоминая рецепт мисс Люсинды.

И рассказываю о нем сестре: весь состав перечисляю наизусть – и когда что собирать, и все прочее.

– Звучит сложновато.

– По-моему, так и задумано. Вообще-то есть и другой способ. Мисс Люсинда сказала, если хлебнуть крови этого звериного народа, выйдет то же самое.

У нее на лице ужас.

– И ты… так и научилась переходить? – спрашивает она.

Забавно, мне и в голову не приходило, что дело, может быть, в крови единорогов. Но, задумавшись, я понимаю, что так быть не могло. Правда, я возвращалась счастливой, и, может, наши с Рози морщинки и складки оттого и исчезали, но из сновидения можно вынести только то, что остается в голове.

Однако все равно непонятно, с чего мы с Рози тогда так помолодели. Я и сейчас, наверно, молодой кажусь…

– Я помню, как встретилась здесь с тобой в первый раз, – говорит Джиллиан Мэй. – Тогда вы со стаей гнали лиса с человеческим лицом…

– Мы его упустили, – говорю я. – Ни одного из этих метисов так и не поймали. Только оленей, мелких зверьков вроде мышей и зайцев… И еще, конечно, единорогов.

Я встаю. Разговор начинает ходить по кругу, а у меня нет сил повторять все заново. Может, и никогда не будет. Но уж сейчас точно. Слишком недавно умерла Рози, да и не привыкла я так душу выворачивать.