Не может ли нынешняя завязка в Маньчжурии привести к войне между Японией и Советским Союзом? На этот вопрос, как и на предшествующий, я могу, разумеется, ответить только как наблюдатель, не посвященный в планы и намерения правительств и судящий исключительно на основании объективных признаков и логики вещей. Со стороны советского правительства можно во всяком случае считать абсолютно исключенным желание конфликта с Японией. В этом вопросе в высшей степени поучительно проследить совсем свежую эволюцию французской официозной печати. В первые недели японской интервенции «Тан» не успевал повторять: бояться надо не Японии, а СССР, который явно затевает агрессивные действия. Телеграммы о концентрации советских войск сыпались как из рога изобилия. Этим достигнуто было необходимое раздвоение внимания и выигрыш времени для японских военных властей. Когда бессилие Лиги Наций обнаружилось с достаточной убедительностью, французская официозная печать поставила себе задачей — вернее, ей поставлена была задача — примирить правительства великих держав с совершившимся фактом и побудить их пойти как можно дальше навстречу Японии. С этого момента «Тан» стал заверять, что не может быть и речи о вмешательстве СССР, дело идет о чисто местном конфликте, о провинциальном эпизоде, все будет урегулировано как нельзя лучше, не нужно волноваться и вмешиваться: Япония сама хорошо знает, что ей нужно в Маньчжурии.

Французская печать для своих успокоительных заверений ищет опоры в «слабости» СССР и Красной армии. Она при этом нередко пользуется упомянутой выше аналогией с русско-японской войной 1904–1905 годов. Аналогия эта очень поучительна, но при одном условии: если поставить плюс там, где раньше был минус, и наоборот. Ибо если нынешняя Япония совсем не похожа на Японию начала столетия, то нынешний Советский Союз еще меньше похож на царскую Россию. Разумеется, советская революция далеко не завершена. В экономическом развитии Союза имеется много противоречий, которые превращаются моментами в политические затруднения. Отрицать это значило бы заниматься политикой страуса. Но при больших исторических оценках нужно не терять из виду пропорций и не забывать основных фактов из-за второстепенных. Красная армия есть исторический продукт трех революций, пробудивших и воспитавших русскую нацию и рядом с ней несколько союзных и дружественных наций. В случае войны, неизбежность и необходимость которой будет понятна массам населения СССР, пробужденная тремя революциями энергия превратится в могущественную силу. Только слепцы могут не понимать этого!

Правда, дальневосточный театр военных действий далек, железнодорожная связь с ним представляет серьезные затруднения. Преимущества Японии в этом отношении несомненны. Но только в этом. Во всем остальном решающий перевес был бы на стороне СССР. Красная армия сама по себе обнаружила бы гигантское превосходство над нынешней предреволюционной японской армией, и это одно могло бы иметь решающее значение; но, сверх того, операции развертывались бы в стране, глубоко враждебной японцам и дружественной Советскому Союзу. Ибо если бы этот последний оказался вынужден к войне, то он мог бы ее вести и вел бы ее лишь как союзник китайского народа, борющегося за свое национальное освобождение.

Как ни ослаблен Китай режимом своих милитаристов, но грандиозные потрясения двух революций политически подготовили многочисленные элементы нового Китая. Сотни тысяч и миллионы китайцев умеют держать оружие в руках. Голод и пробужденное национальное чувство толкают их к оружию. Уже в качестве партизанских отрядов, постоянно висящих над японскими коммуникациями и угрожающих отдельным японским отрядам, импровизированные китайские войска и сейчас могут представлять для японцев грозную опасность, никак не меньшую, чем та, какой оказалась испанская герилья[594] для оккупационных войск Наполеона. Что же касается военного союза Советской республики и Китая, то он означал бы для Японии верную катастрофу.

Почему же в таком случае, спрашиваете вы, Советскому Союзу уклоняться от войны? И не являются ли мирные заявления Москвы одним лишь дипломатическим прикрытием совсем немирных намерений? Нет, я этого не думаю. Более того: я считаю это исключенным. Независимо от своих военных результатов, война принесла бы Советской республике огромные экономические тяготы, которые присоединились бы к экономическим осложнениям, существующим сейчас. Хозяйственное строительство оказалось бы приостановленным, политические затруднения были бы весьма вероятны. Пойти на войну в таких условиях можно было бы лишь в том случае, если бы она оказалась безусловно неизбежной. Но этого нет. Наоборот, даже и с чисто военной точки зрения у советского правительства нет ни малейших оснований торопиться и забегать вперед. Своим маньчжурским предприятием Япония будет только ослаблять себя. Условия Дальнего Востока — неизмеримость его пространства, общая экономическая отсталость и, в частности, слабость путей сообщения — таковы, что опасаться оттуда какой-либо непосредственной или даже более отдаленной опасности жизненным центрам Советского Союза, включая сюда, разумеется, и азиатские центры, совершенно не приходится.

Вопрос о Китайско-Восточной дороге, как он ни важен сам по себе, не может в этой связи иметь решающего значения для определения политики обеих сторон. Советское правительство не раз заявляло, что оно вполне готово передать дорогу действительно крепкому китайскому правительству, т. е. такому, которое будет опираться на пробужденный китайский народ. Передавать в прошлые годы дорогу Дзан Дзолину[595] или Дзян Суляну[596] значило бы прямо или косвенно передать ее Японии, которая направила бы ее против Китая и против Советского Союза. Истолковывать советскую политику в отношении Китайско-Восточной дороги как «империализм» — значит опрокидывать вещи на голову в интересах агрессивного японского милитаризма. Но во всяком случае вопрос о дороге не есть самостоятельный вопрос. Он войдет подчиненным элементом в великую проб лему Дальнего Востока. Последнее слово в этом вопросе скажет сам Китай. Что самые пламенные симпатии народов Советского Союза находятся на стороне китайского народа, говорить незачем.