Кроме того, сэр Саймон Брэй оставил в наследство небольшой участок земли, с тем, чтобы доходы от его аренды или прибыли от его использования направлялись на удовлетворение нужд тех, кто просил подать булку хлеба и кружку пива. Причем, согласно его предписаниям, пиво должно было изготавливаться по особому рецепту, его собственному, в котором вместо хмеля использовался молотый плющ. Но рецепт, как и церковные службы, впоследствии был изменен в соответствии с велениями времени.

Филипп встал под большой широкой каменной аркой. Справа он увидел заднюю дверь дома смотрителя; напротив, у главного входа, было устроено нечто вроде раздаточного окна. После некоторых раздумий Филипп постучал в это закрытое окошко, и его сигнал был услышан. Он различил какое-то движение в доме, заслонка отодвинулась в сторону, и пожилой мужчина приятной наружности протянул ему хлеб и пиво. Оказалось, что привратник был не прочь и поговорить.

– Можете присесть вон на ту скамейку, – произнес он. – Нет, не здесь, лучше на солнышке, а то замерзнете. Полюбуйтесь через решетку на наших стариков, они гуляют во дворе.

Филипп присел там, где его грели косые лучи октябрьского солнца, и стал смотреть через железную решетку на сцены умиротворяющего покоя.

Он увидел большой квадратный бархатистый газон, который по диагонали пересекали мощенные плитками дорожки; такая же дорожка шла по всему периметру. Вокруг стояли низенькие двухэтажные кирпичные дома, посеревшие и пожелтевшие от старости, стены многих из них почти полностью были увиты ползучими растениями, плющом, плетистыми розами. Перед каждым домом – небольшой ухоженный яркий цветник. В дальней части двора – массивная часовня. Тут и там старики и инвалиды грелись на солнышке, или неспешно возились с цветниками, или болтали с товарищами; здесь все заботы, нужда и даже скорбь словно остались за массивными воротами, через которые сейчас взирал на этот райский уголок Филипп.

– Что, неплохое местечко? – заметил привратник, довольно точно истолковав взгляд Филиппа. – Во всяком случае, для тех, кому здесь нравится. Мне-то это все поднадоело: далековато от внешнего мира, так сказать; до ближайшего приличного паба, где вечерами можно послушать новости, мили полторы.

– Думаю, здесь можно жить в радости и довольстве, – ответил Филипп. – Если, конечно, у человека спокойно на душе.

– Да, да, понимаю. Но это так везде, от места не зависит. Вряд ли я мог бы веселиться даже в «Белом олене», а там за два пенса подают бокал эля не хуже, чем в других местах четырех королевств[133]… Так вот, даже там я не мог бы наслаждаться вкусом эля, если бы моя старуха была при смерти; да, радость от пития – она в сердце человека, а не в эле.

В этот момент отворилась задняя дверь дома смотрителя, и оттуда вышел сам смотритель в повседневном облачении священника.

Он направлялся в близлежащий город, но, увидев раненого солдата, Филиппа, остановился, чтобы поговорить с ним. Тот привлек его внимание еще и потому, что служил в морской пехоте, как определил по старой, выцветшей форме опытный глаз смотрителя.

– Надеюсь, вам нравится еда, которую вам предложили по велению основателя приюта Гроба Господня, – любезно обратился он к Филиппу. – Вид у вас неважный, дорогой мой, думаю, с этим хлебом неплохо было бы съесть кусок холодного мяса.

– Благодарю вас, сэр! – ответил Филипп. – Я не голоден, просто устал и рад возможности глотнуть пива.

– Я вижу, вы служили в морской пехоте. А где служили?

– Я участвовал в защите Акры в мае этого года, сэр.

– В Акре! Надо же! Тогда, возможно, вы знаете моего сына Гарри. Он служил в подразделении N.

– Мы служили в одной роте, – ответил Филипп, сразу почувствовав расположение к этому человеку.

Сейчас, когда он вспоминал свою солдатскую жизнь, она казалась ему очень привлекательной, состоявшей из множества ежедневных интересных событий.

– Значит, вы знали моего сына, лейтенанта Пеннингтона?

– Это он подарил мне этот плащ, сэр, когда меня решили отправить обратно в Англию. Я недолго служил у него денщиком, а потом был ранен при взрыве на судне «Тесей», и он сказал, что я буду мерзнуть в пути. Он очень добрый человек, и многие считают, что он станет образцовым офицером.

– Я угощу вас холодным мясом, хотите вы этого или нет, – сказал смотритель и позвонил в собственную дверь. – Да, теперь я узнаю этот плащ. Но вот разбойник – как быстро он превратил его в тряпку! – продолжал он, неумело смахнув большую слезу, навернувшуюся в уголке глаза. – Значит, вы были на борту «Тесея» в момент взрыва? Принесите этому доброму человеку холодного мяса! Нет, подождите. Пойдемте в дом, и вы сможете рассказать миссис Пеннингтон и юным леди все, что вы знаете о Гарри, об осаде, о взрыве.

Филиппа провели в дом смотрителя и едва ли не насильно заставили есть жареное мясо, при этом три нетерпеливые женщины засыпали его вопросами, как ему показалось, в один голос. Он старался давать обстоятельные ответы на все, что их интересовало, и уже начал подумывать о том, как бы поприличнее ретироваться, когда младшая мисс Пеннингтон подошла к отцу. Тот, в шляпе, стоял спиной к камину, руками придерживая полы плаща. Он чуть наклонился к дочери, та что-то ему шепнула, он кивнул и снова обратился к Филиппу несколько покровительственным тоном, как богатый обращается к бедняку:

– И куда вы держите путь?

Филипп ответил не сразу. А правда, куда он идет?

– На север, пожалуй, – наконец ответил он. – Но, возможно, я туда и не дойду.

– Разве у вас нет друзей? Разве вы не к ним идете?

Снова возникла пауза. На лицо Филиппа легла тень. Он промолвил:

– Нет! Не к друзьям. Не знаю, остались ли у меня еще друзья.

Его вид и слова были истолкованы в том смысле, что его друзья умерли или он оскорбил их, поступив на воинскую службу.

Смотритель продолжал:

– Я спрашиваю, потому что у меня освободился один домик. Две недели назад умер старик Добсон – тот, который под командованием генерала Вулфа участвовал в завоевании Квебека. С такими увечьями, боюсь, вы не сможете больше работать. Но у нас строгие правила в отношении рекомендаций и характеристик на наших подопечных, – добавил он, взглянув на Филиппа серьезным, проницательным взглядом.

Филипп внешне никак не отреагировал на предложение жить в отдельном домике и на намек, что его поведение, возможно, не будет соответствовать предъявляемым требованиям. Вообще-то он испытывал благодарность за такое предложение, но в нынешнем угнетенном настроении его собственная судьба была ему безразлична.

Смотритель и его семья, привыкшие считать, что возможность жить в приюте Гроба Господня – высшее благо для утомленного воина, даже немного обиделись, видя равнодушное отношение Филиппа к этому предложению.