– То есть ты использовала Тибо вслепую для своих целей? – Ося покачал головой. – Лихо, молодец!

– Для наших целей! Кстати, про изотопы он объяснил мне куда проще и доходчивей, чем ты.

– Ну, ясно, он физик по образованию. – Ося хмыкнул. – Изотопы… Если бы мне год назад сказали, что ты влезешь по уши в ядерную физику, я бы не поверил.

– Сам втянул меня и сам влез по уши. – Габи нахмурилась. – Слушай, ты когда-нибудь перестанешь перебивать?

– Все, прости. Так с кем ты говорила о Брахте?

– С Вилли, кузеном Максимилиана. Он не только слушал лекции Брахта, но и учился на одном курсе с фрейлейн Рон.

– Это еще кто такая?

– Угадай с трех раз. Даю одну подсказку. Рон – девичья фамилия.

– В замужестве Брахт? Зовут Эмма? – Ося тихо присвистнул. – Ну, тебе везет.

– Это тебе везет, а мне не очень. Вилли обожает показывать альбомы со старыми фотографиями и вспоминать студенческие годы. Твоя фрау доцент – красотка. Ну, во всяком случае, лет двенадцать назад была очень даже. Если тебе поручат ее разрабатывать, я буду ревновать.

– Пожалуй, стоит приударить за Эммой хотя бы ради этого, а то все время только я тебя ревную.

– Приударить придется. – Габи вздохнула. – Она и ее муж Герман работают все там же, в Далеме. Вилли наверняка знает о проекте. Когда я спросила, чем сейчас занимается Эмма Брахт, у него глаза забегали, сразу увел разговор в сторону студенческой юности.

Официант принес сыр и салат. Габи немного пожевала и продолжила:

– Вопросы о Брахте-старшем такой нервной реакции не вызвали. Вилли спокойно рассказал, что из института Брахт-старший уволился, продолжает работать в домашней лаборатории над резонатором вынужденных излучений.

– Скажи, а твой повышенный интерес к физике не насторожил этого Вилли?

– Да я вообще физики не касалась, просто спросила, много ли он знает женщин-ученых, есть ли среди них красивые или только старые девы, синие чулки. Ухватилась за Эмму Брахт, от нее вырулила к Вернеру Брахту.

– Вилли с ним общается?

– Звонит два раза в год, поздравляет с Рождеством и с днем рождения. Видимо, расспрашивает, как идет работа. Мне он объяснил, что лучевой резонатор – страшно непопулярная тема.

– Ну вот, а говоришь, не касалась физики.

– Я – нет. Вилли как начинает, не может остановиться, ему нравится объяснять, а слушателей не хватает. Он служит в министерстве авиации, занимает какую-то скучнейшую бюрократическую должность. Для него студенческие годы, Берлинский университет – самое чудесное, что было в жизни. Несостоявшийся ученый, вроде твоего Тибо, но у Тибо служба поинтересней.

– Вот это уж точно, Тибо скучать не приходится.

– Хватит! – Она нахмурилась, шлепнула ладонью по скатерти. – Я пытаюсь тебе объяснить смысл интервью Луки, а ты постоянно меня сбиваешь.

– Извини, больше не буду, обещаю.

– Вот то-то. – Габи завернула последний кусочек сыра в салатный лист, положила в рот.

– В общем, я все сопоставила, взвесила и поняла: дело может быть не в самом Вернере Брахте, а в резонаторе, который он собирает. Допустим, Мазур в Москве его уже собрал и обнаружил нечто важное про изотопы урана. Ткнулся с этим в официальные инстанции, получил нулевой результат. Или просто побоялся инстанций. Ты не хуже меня знаешь, что такое СССР. Доктор Штерн и ПЧВ действуют сами по себе, это частный канал. Они познакомились с Мазуром или Мазур с ними…

– Подожди! – перебил Ося. – Если Мазур в Москве экспериментировал с ураном, значит, в СССР тоже занимаются бомбой.

– Нет!

– Почему ты так уверена? Урана у них полно, бесплатной рабочей силы навалом, ученые имеются, между прочим, мирового уровня. Капица, Иоффе…

Габи решительно помотала головой:

– Какая-то информация просочилась бы обязательно, наши военные делегации катаются туда без конца. – Она нечаянно повысила голос, шлепнула себя по губам, заговорила тише: – Смотри, англичане только начали просыпаться, создавать всякие комиссии и комитеты. В Америке примерно та же ситуация. В Германии уже год делают. Об этом известно. А что в СССР могут делать, никому даже в голову не приходит.

– Ну… – Ося развел руками. – Это еще не доказательство.

– Записка доктора Штерна – вот доказательство. – Габи усмехнулась. – Если бы работы шли, он бы не отправил такую записку. Во-первых, ученый, разделивший изотопы, имел бы дело с официальными инстанциями, а не с дилетантами-добровольцами вроде доктора Штерна. Во-вторых, на черта, в таком случае, им понадобился Брахт?

– Чтобы вырубить конкурента, – нервно выпалил Ося, помолчал и добавил задумчиво: – Но, в принципе, ты права, когда найден метод, полно урана и бесплатной рабочей силы, ничего, кроме секретности и бомбардировщиков, уже не нужно.

– Вот именно, – кивнула Габи, – записка доктора Штерна доказывает, что нет никакой секретности, а значит, нет и уранового проекта.

– Как же тогда Мазуру удалось узнать о возможностях резонатора? Допустим, он его собрал. Но где взял уран?

– Ты же сам сказал, в СССР урана полно.

– Да, но это только месторождения, в Москве он на улицах не валяется…

– Не мучайся, все равно не угадаем. – Габи потянулась за сигаретой. – Разве что удастся выбраться в Москву, встретиться с докторм Штерном. Он объяснит.

– Почему не объяснил в записке? – Ося чиркнул спичкой.

– Потому что разбирается в физике не лучше нас с тобой. Записка – предупреждение, сигнал тревоги. Неужели ты не понял?

– Понял. – Ося тяжело вздохнул. – Но что мы можем сделать?

– Для начала хотя бы вот это. – Габи кивнула на газету, торчащую из его кармана. – Я поболтала с Вилли, с Тибо, вспомнила брезгливую физиономию Вайцзеккера и решила просто слегка подстраховаться, заранее дискредитировать саму идею разделения изотопов лучами, подать ее под соусом Маркони. Подсластила марсианами, поперчила общением с усопшими. Будем надеяться, к этому блюду далемские снобы не прикоснутся. Даже если я не права, такая страховка в любом случае не помешает. Осталось только придумать, как подобраться к Брахту.

* * *

На выходной Маша с Ильей отправились на дачу в «Заветы Ильича». Дача была казенная. Раньше большой деревянный дом стоял заброшенный, приезжали редко. Теперь там обитала приемная мать Ильи, Настасья Федоровна, вместе со своим мужем Евгешей. Старики вышли на пенсию, поженились и переехали из пресненской коммуналки в «Заветы».

Бездетная одинокая Настасья Федоровна усыновила Илью в девятнадцатом в Петрограде, после того, как его родная мать умерла от тифа. Отец погиб раньше, в Первую мировую. Настасья когда-то работала кухаркой в их доме. Все, что осталось у Ильи от прошлой жизни, – отчество Петрович и акварельный портрет матери. Он висел в спальне на Грановского. Написал его отец в августе четырнадцатого, за несколько дней до ухода на фронт.