Рим. Лестница из дома Понтия Пилата. Ее хранят в папском Латеранском дворце… Ступени, по которым ступали ноги Христа… Отсюда Господь отправился на Голгофу. Как и положено, наследник русского престола вместе с женой ползли на коленях по этой лестнице…

Во Флоренции над входом во дворец Медичи Павел долго стоял перед надписью «Rex Regum et Dominus Dominantium» («Правитель правит, Господь господствует»).

С самого начала путешествия и до конца Павел оставался под бдительным оком матери. Русские послы, сопровождавшие наследника, охрана и обслуга – все должны были осведомлять о нем Екатерину…

Сам Павел не сомневался в задаче сопровождающих его лиц. Во время пребывания в Париже он с таким презрением говорил о своей свите, что Людовик спросил его: «Неужели в вашей свите нет ни одного человека, преданного вам?» – «Я очень досадовал бы, если бы в моем окружении был даже пудель, преданный мне. Потому что моя матушка тотчас повелела бы его утопить» (об этом разговоре Мария-Антуанетта написала в письме брату Иосифу). Но Павел, конечно, погорячился. В его свите был человек, которому он доверял всецело, – князь Александр Куракин, молодой красавец, внучатый племянник любимого наставника Павла – Никиты Панина. Он друг детства Павла. Куракин не был большого ума и способностей, но зато «какою искусною представительностью, каким благородством, каким постоянством и нежностью в дружбе заменял он все недостатки свои!» – написал в воспоминаниях обычно злоязычный мемуарист Филипп Вигель.

«Куракин пользуется доверием и отменным вниманием Павла, – записал Император Иосиф. – Он человек любезный и с манерами высшего общества». Именно с князем Куракиным и произошел знаменитый инцидент, показывающий атмосферу путешествия.

У князя было множество друзей в Петербурге. Один из них – Павел Бибиков. Бибиков-отец прославился сражениях Семилетней войны. Король Фридрих сказал, что «мечтал бы иметь в своей армии такого генерала». Под началом Бибикова служил великий Суворов. Успешно действовал Бибиков-отец и во время подавления Пугачевского восстания.

После смерти отца Бибиков-сын храбро сражался на войне с турками, стал бригадиром (армейским полковником). Но с Потемкиным и его людьми Павел Бибиков не ладил. О печальной ситуации в армии и стране, о своеволии фаворита он написал письмо своему другу князю Куракину. Бибиков отлично знал, что письма вскрываются и читаются. Он позаботился – послал письмо со своим другом, неким капитаном Гогелем. Он писал, что капитан разъяснит Куракину «во всей черноте грустное положение всех, сколько нас ни есть, добромыслящих и имеющих еще некоторую энергию». И как трудно «быть таким бесчувственным, чтобы смотреть хладнокровно, как Отечество страдает».

Но Шешковский не дремал. Слежка вокруг наследника была тотальной. Поэтому багаж капитана Гогеля, друга князя Куракина, был секретно обыскан в Риге, где капитан остановился на ночлег. Письмо Бибикова князю Куракину, конечно же, заинтересовало Тайную экспедицию. С него сняли копию и отослали её Екатерине, а письмо вернули в багаж.

В то время как Куракин читал Павлу радующие его строки о недовольстве правлением матери, бригадира Бибикова уже везли в крепость. Как всегда в важнейших политических делах, Императрица сама написала вопросные листы. 47 вопросов Бибикову составила трудолюбивая Екатерина…

Бибиков покаялся, объяснил посланное письмо раздражением после столкновений с начальством (то есть с Потемкиным), которое было несправедливо к нему. В общем, заговора установить не удалось. Бригадира Бибикова выслали в Астрахань, где в двадцать четыре года он неожиданно умер!

Наконец Павел прибыл в Париж – на родину учителей матери, великих просветителей. Павел сразу попал в сводящую с ума раскаленную атмосферу предреволюционного города. Салоны, где красавицы ведут философские беседы. Большая королевская семья, в которой принцы крови совершенно независимы. Он встретится с герцогом Орлеанским, открыто выступавшим с критикой короля. Кабинет герцога украшали масонские символы: угольник острием вверх указывал на небо, где правил Великий Строитель Вселенной; циркуль, обращенный вниз, – на грешное наше обиталище. В переплетении угольника и циркуля парил Дух Человеческой Свободы – сияющая звезда.

Павел узнает уже в России, что свободолюбивый герцог стал кумиром революционных толп, чтобы потом, проклинаемому теми же толпами, отправиться на гильотину. В Версале Павел встретился и с остальными будущими убиенными. Граф и графиня Северные были представлены Людовику Шестнадцатому и Марии-Антуанетте, сестре столь гостеприимного австрийского Императора.

26 мая был устроен прием в Версале. В прическу графини Северной, покрытую бриллиантами, были вплетены бутылочки с водой и цветами. Вода делала цветы невянущими. «Это было прелестно: весна на голове среди снегов пудры», – записала баронесса Оберкирх. Множество столь же великолепных причесок танцевали на балу. Пройдет чуть больше десятка лет – и большинство этих голов с восхитительными прическами отрежет гильотина.

После Парижа граф и графиня Северные направились в Брюссель. И по пути произошел удивительный эпизод, ставший впоследствии очень популярным в русской литературе.

Рассказ об этом эпизоде находится в баронессы Оберкирх, сопровождавшей августейшую чету. Она была подругой детства жены Павла, Вюртембергской принцессы Софии Марии Доротеи (в крещении Марии Федоровны).

Все случилось за ужином в особый день – 29 июня 1782 года. Это был День Петра и Павла. Накануне Павел участвовал в заупокойной мессе по убиенному отцу, ровно двадцать лет назад отрешенному его матерью от престола.

За ужином присутствовали Павел, баронесса Оберкирх, уже знакомый нам друг всех монархов Европы принц де Линь, друг Павла князь Александр Куракин и князь Дмитрий Голицын, русский посол во Франции. Жены Павла за столом не было – Мария Федоровна спала.

Настроение присутствующих в тот поздний вечер было странным, все рассказывали о чудесных случаях. Только Павел молчал…

«А что, Ваше Величество, разве в России не случается ничего чудесного?» – спросил принц де Линь.

«Мне есть что рассказать, но Куракин знает – есть воспоминания, которые я гоню из сердца. Не правда ли, Куракин, и со мной было кое-что странное?»

«Столь странное, Ваше Высочество, что, при всем моем доверии к вам, я могу приписать происшедшее только порыву вашего воображения», – ответил князь.

«Нет, это правда, сущая правда, и если баронесса даст слово не говорить моей жене, я расскажу, в чем было дело. Пусть это будет дипломатический секрет. Я не хочу, чтобы в Европе судили обо мне по этой истории», – сказал Павел.

«Все присутствующие дали слово, – пишет баронесса, – и я тоже, и я его сдержала, мои мемуары будут опубликованы только когда мое поколение уже уйдет со сцены… Передаю этот рассказ так, как услышала его от великого князя».