Палатазин кивнул. Никогда еще он не видел такого твердого, такого решительного взгляда, как у этого худенького мальчика.

– Это он управляет ими, объединяет их, – сказал Томми. – Если вы сумеете его убить, остальные не будут знать, что делать. Они не привыкли думать своей головой и поэтому растеряются. Так было в «Полночном часе» с Орлоном Кронстином в роли графа Дюпре. Профессор Ван Дорн нашел его в развалинах аббатства и… – Томми на мгновение умолк. – Но ведь это просто кино, правильно? – тихо проговорил он. – Это не по-настоящему.

– Я хотел бы взять твой рюкзак, хорошо? – помедлив немного, спросил Палатазин. – Понесу в нем колья.

Дождавшись кивка Томми, он вытряхнул все из рюкзака и начал складывать туда колья.

– Там у меня спички и баллончик, – сказал Томми. – Из них можно сделать факел.

Палатазин обдумал эту идею и положил баллончик и спички обратно в рюкзак. Потом засунул шесть кольев в самое большое отделение и еще три распихал по мелким. Для молотка едва хватило места.

– Его будет не так-то просто найти, – предупредил Томми. – Он может прятаться в одном из подвалов.

Палатазин поднял голову и нахмурился:

– В одном из подвалов?

– Их там два. В замке больше ста комнат. Когда вы попадете туда, то легко можете заблудиться и вообще не найти выход.

Палатазин оглянулся на Джо. Та выглядела совсем потерянной, и он не знал, сколько еще она сможет выдержать. Снаружи пробивался мутный, блекло-янтарный свет. Палатазин посмотрел на часы. Стекло на них треснуло, к нему прилипли крупинки песка. Последний раз Палатазин проверял часы после заката, очнувшись от недолгого сна, а разбил он их, вероятно, когда вытаскивал колья из машины. Стрелки замерли в положении без десяти одиннадцать.

– Я могу помочь вам войти в замок и выйти обратно, – сказал Томми. – Вы не сможете убить всех. Если остальные найдут вас, то разорвут на куски.

– Нет.

– Я могу помочь! – Томми резко встал, голова его закружилась, картина перед глазами то расплывалась, то снова становилась четкой, но он старался стоять прямо. – Я знаю, как замок выглядит изнутри.

– Ложись, сынок, – твердо сказал ему Палатазин. – Ты не в том состоянии, чтобы куда-то идти.

Палатазин закинул рюкзак на одно плечо, а потом через голову, чтобы он висел на боку и до него легко было бы дотянуться. Пришло время уходить.

– Как вы пойдете? – спросила Гейл.

– Самой короткой дорогой, – ответил он. – Выйду на Ла-Бреа-авеню, она всего в двух кварталах к западу, а дальше на север через Голливуд.

– Это очень далеко, – сказала Гейл. – По меньшей мере, четыре-пять миль.

– Прошу вас, – мрачно усмехнулся он, – не нужно никаких напутствий, хорошо?

Он посмотрел на Джо и понял, что она храбрится ради него изо всех сил.

– Ну вот, – пожал он плечами с притворным скептицизмом, – кто бы мог подумать, что этот толстый, лысый, немолодой коп станет охотником на вампиров?

Палатазин обнял Джо за плечи и прижал к себе.

– Все будет хорошо, – прошептал он ей на ухо. – Вот увидишь. Я закончу с этим делом и вернусь к тебе.

Затем он оглянулся на Гейл:

– Вы поможете мне обмотать рот и нос этой тряпкой?

Когда она справилась с задачей, на лице Палатазина остались открытыми только узенькие щелки для глаз. Он поднял воротник пиджака и застегнул все пуговицы на рубашке. Потом двинулся к выходу, но остановился, держась за ручку двери, и оглянулся назад:

– Я хочу, чтобы вы все запомнили мои слова. Если я вернусь ночью, не впускайте меня, что бы я ни делал и ни говорил. Моя… мать открыла дверь той ночью в Крайеке, и я не хочу, чтобы вы сделали то же самое. Держите под рукой святую воду. Если я и утром все так же буду стоять на крыльце, вы поймете, что я… такой же, каким был, когда уходил. Все понятно?

Он дождался, когда Джо кивнет, и сказал:

– Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, – ответила она надтреснутым голосом.

Палатазин вышел навстречу ветру. Джо шагнула к окну, наблюдая за тем, как он исчезает в желтом вихре, и поднесла руку губам, сдерживая рыдания.

Томми стоял рядом с ней. «Он умрет, – думал мальчик. – Или еще хуже, как мои родители. Он заблудится в замке, и тогда вампиры схватят его».

Джо взяла его за руку. Ее прикосновение было очень холодным.

VIII

В святилище стоял возбужденный шум. Со своей скамьи Уэс наблюдал за тем, как Сильвера пытается совладать с ним. Казалось, он склонялся или опускался на колени рядом с каждым молящимся и пытался утешить каждого безутешно плачущего. «Должно быть, эта работа из самых трудных», – подумал Уэс. Но похоже, Сильвера со всем справлялся; лишь иногда по его лицу пробегала усталость. Но потом он снова заговаривал с кем-то еще, опускался на колени рядом или просто слушал, как они изливают ему все те ужасы, что накопили за прошедшую ночь. Уэс понимал, что всем пришлось тяжко. Здесь были дети, напоминавшие сирот войны, с растерянными, испуганными глазами. Одна маленькая девочка свернулась калачиком в углу, посасывая большой палец и глядя прямо перед собой. Отец Сильвера и другие люди несколько раз подходили и тихо заговаривали с ней, но она не отвечала и не меняла положения. Кое-кто из мужчин принес в святилище пистолеты, и Сильвера с великим трудом убедил их разоружиться. Священник отнес оружие в заднюю комнату и убрал подальше. «И это тоже хорошо», – подумал Уэс, потому что примерно час назад у одного мужчины сдали нервы – и трое других едва удержали его, когда он пытался выбежать в бушующую на улице бурю. Седая женщина с глубокими морщинами на лице подошла осмотреть Уэса, приговаривая что-то по-испански, пока разматывала его бинты и осторожно прикасалась к больному боку. Он повторял: «Si, si», хотя и не понимал ни слова. Закончив осмотр, она крепко перебинтовала его и оставила в покое.

Он не мог надолго отвлечься от мыслей о Соланж. Ее последний крик словно просверлил в голове Уэса сквозную дыру, в которую медленно вытекала его жизненная сила. Могло ли так случиться, чтобы Соланж все еще была жива? И что еще важнее, все еще была… человеком. Тот кровожадно ухмыляющийся альбинос, которого звали Кобро, что-то говорил про замок, и Уэс продолжал биться над этой загадкой, пытаясь подойти к ней с разных сторон. Какой замок имел в виду вампир? Или это просто образное выражение? Единственное место, которое действительно можно было назвать замком, – это то уродливое сооружение,