–Мне важно, чтобы мы были вместе, чтобы мы не бежали всю жизнь, а были счастливы!

Её это тронуло, но не настолько. Приятные эмоции совершили пируэт и выстрелили вопросом.

–Если я, просто, держу кисть, просто, держу её и ничего не делаю, но она, всё равно, движется по своему пути, то, кто ею управляет? Судьба?

Художник догадался, что она имеет ввиду душу луны и ответил:

–Нет, душа…

–Как выглядит моя душа сейчас?

–Как звезда.

–Ты лжёшь! – вспыхнула она. – Ты не знаешь, как выглядят наши души!

–Ты ищешь в этом ответ на то, что нам делать дальше? – спросил её, а сердце буйствует от незнакомой ярости.

–Когда приходит тысяча мыслей в секунду, ты не знаешь, с какой начать, какой продолжить, какой сотворить кульминацию и долго-долго топчешься на месте…

–Каково тебе слушать мои мысли? – не дал ей он закончить.

–Таково, что люблю тебя больше жизни и не могу без тебя жить! Когда тебя не было двадцать четыре дня, чуть с ума не сошла! Слушала твои мысли, потому что не пережила бы я без них! Они были, а, значит, ты был жив!

Он представил себе всё это и думал: «Вот так да! Как-то неловко даже, словно раздели и выгнали все маски. Я не могу, даже представить, зачем она так жила и живёт…», – врал он себе, хотя всё предельно ясно.

Правда на правду, секрет на секрет, но у неё и у него они всё ещё оставались – их тысячи, их невозможно все открыть, да и не нужно!

Жаль, что оба научились различать их в шероховатостях лица. Но секреты ли это? Ведь жизнь такая длинная – рассказать все мысли и воспоминания никто не в силах. Человек, всего лишь, выбирает, что говорить, а что нет, и это не значит, что остальная жизнь – его секреты.

Мыслей всех не озвучить, а Арлстау так желал вернуть себе свои детские мысли. Воспоминания о детстве остались, а мысли позабылись. «Жаль, что не снимал на киноплёнку всю свою жизнь, как остальные!», – упрекнул он себя. Судя по словам любимой женщины, в детстве он знал больше, чем сейчас, но эти знания принадлежат лишь ей, а не ему…

Кто-то объясняет всё Богом, кто-то матушкой природой, кто-то Вселенной, кто-то психологией, звёздами, судьбой, временем, Землёй и космосом. Сколько людей на Земле, столько и высших сил, но не думайте, что это неправильно и не справедливо…

Арлстау верил во всё на свете, и никто ему не скажет, что он не прав или поступил не честно. Честность не в почёте с детства, хоть правду бескорыстно уважал…

Пока мечтал, она заснула. Крепко прижалась, засопев. Во сне ей было холодно, он это чувствовал. Укрыл её и насладился красотой лица, увидел, что и этим с ней похожи, хотя себя красивым не считал.

«Родная ты мне! Родная…», – говорил он ей, пока она спала.

Затем закрыл глаза, прилёг с ней рядом, обнял и провалился в сладкий сон, но он не интересен, чтоб говорить о нём. Завершение его пути так близко, что говорить приходится лишь важное… Тонкой поступью

вдоль детальности!

В зоне доступа

чары хрустальные!

Светит дальностью

строчка финальная,

с головою испив уникальности....................

Один сон на двоих приснится им сегодня этой ночью, но досмотрит до конца лишь один из них. Такое с ними впервые, такое не повторяется…

Им снилась дверь. На неё не падал свет, потому казалась тусклой. Была потрёпанной, безвкусной, как матрас. Убого смотреть, неприятно прикасаться, но они её открыли.

Час сомнений наступил, когда не поздно, но сомнениям не верил никогда. Руки во сне на месте, потому, почему бы не схватить ручку двери, раз в жизни ничего уже не схватишь?!

Дверь открылась так легко, и даже очень, скрип её ничем не удивил, а за нею так темно, как будто ночью дверь эту никчёмную открыл.

Заглянули, захотели войти.

На чёрном полу под ногами валялись часы, стрелки в них по-своему кружились, каждая выбрала свой ритм, свою сторону. Художник пнул их ногой и пошёл вперёд, нащупывая руками стены, но стен здесь никогда не было, о них здесь не знают. «Что такое стена, если вокруг лишь пространство?!» – философия сонного царства, и лишь большее слово её способно изменить и заменить.

Перестал идти, когда понял, что идти некуда. Захотел вернуться назад к двери, но не нашёл её среди обломков прежней вьюги.

Был слышен топот ног, и что-то померещилось, и художник рычал на то, чего не видел. «Что ты делаешь?», – спросил он себя, наконец, остановившись, но не нашёл ответа и решил проснуться…

Не получилось.

У Арлстау не получилось. Анастасия, что во сне играла ту же роль, проснулась и первое, что увидела – свою душу.

Не могла ошибиться. Это её душа, что нарисована её художником. Та же звезда, но пропитана тьмою, блеклой темнотой, лишённой сияния.

Девушка вскочила на ноги, не разбудив, и заглянула глубже в тьму, и всё для неё прояснилось! «Вот почему я всё могу! Вот почему любая душа мне покорна! Отнёс её ты слишком далеко, раз она сама ко мне вернулась!».

Теперь, она верила художнику, что её душа – звезда, и она сияет. «Тьма жила в пустом городе!», – ошибочно подумала она, но ошибка спасёт её душу навеки…

Упала на колени пред душой, внимала в ней неяркий свет – последний штрих души её художника. Вздохнула облегчением, выдохнула тяжести и утонула всем сердцем в незнакомом сиянии.

В остатке горел свет, словно смог осветить всем дорогу…

Художник во сне обернулся, перед ним мальчик. Тот же, с золотом на голове.

–Что будешь делать? – спрашивает он.

–Я не знаю, – честно признался Арлстау.

–Данучи не выживет без твоей кисти! – перешёл сразу к делу. – Без твоей кисти никто там не выживет! Их мир так мал, а ваш велик…

–То есть, я верно поступаю, вмешиваясь в чью-то жизнь? – почти обрадовался он.

–И да, и нет, ведь ты мог бы и позже. Сначала раскрасил бы свой, а затем и чужие миры, но ты сам поспешил…

–Это последний фрагмент? Седьмой?

–Да.

–И мой тринадцатый? – горько усмехнулся художник. – Хватило только на фрагмент?

–Не тебе это знать! Не тебе делить жизнь свою на фрагменты! Думаю, их будет больше – одни у ног, другие на руках.

–Значит, решено! – сказал он, поверив мальчику, и проснулся…

Арлстау замер, когда открыл глаза, когда увидел, что с Анастасией.

Лежит перед душой,