своим падением. Я видел вырванные торментой громадные альгорробасы… Их кружило бурей и кидало во все стороны, точно страусовые перья.

— Что же нам делать?

— Самое лучшее, — ответил гаучо. — сесть на лошадей и скакать вперед. А там будь что будет! На коней, детки, и скачите за мной! Я недаром был пленником у индейцев Чако: я должен знать хоть немного эту страну. Если только я не ошибаюсь, мы можем отыскать себе какое-нибудь убежище на берегу реки; к несчастью только, это довольно далеко отсюда. Но больше нечего делать… приходится рисковать. Увидим, что будет дальше, а теперь помолимся Богу.

И с этими словами гаучо, став на колени, перекрестился и прочел «Отче наш». Юноши повторяли за ним слова молитвы.

— Ну а теперь, — вскричал гаучо, поднимаясь, — на коней и вперед!

Все трое быстро вскочили на седла и, пришпорив лошадей, скоро оставили далеко позади бивуак, где еще тлели остатки костра.

Во весь дух убегая от грозящей опасности, трое всадников все время скакали по следам дикарей, которые вели, как раз к тому месту, где Гаспар рассчитывал найти защиту от бури.

Они ехали вдоль берега реки, там и сям перерезанного более или менее крупными возвышенностями.

Несмотря на всю опасность, которой грозило наступление торменты, они не переставали думать о главной цели своего путешествия — настигнуть убийц.

Как уже известно, мнения Людвига и Циприано на этот счет резко расходились; они и теперь еще продолжали свой вчерашний спор о том, кто убийца. На основании своих тайных предчувствий Циприано не сомневался, что похититель его кузины принадлежал к племени товасов и был не кто иной, как сын их вождя.

Людвиг, слишком доверчивый, не соглашался с этим мнением. Это казалось не только невозможным, но просто чудовищным прямодушному мальчику.

Неужели Нарагуана, старый вождь, давнишний друг его отца и его защитник, мог сразу сделаться изменником и согласиться на подобное злодеяние?

— Но, может быть, все было сделано без его ведома, — сказал Циприано. — Я думаю, что он не допустил бы этого, и возможно, что он и не знал, да и теперь ничего не знает. Но нам известно, что уже не раз старейшины этого племени собирались на совет и творили суд над преступниками их племени. Немало найдется негодяев среди дикарей, как и у нас. Уже не раз молодые воины наполняли ужасом страну своими нападениями и покушениями на жизнь путешественников, рисковавших проходить по этим местам. Какой-то внутренний голос говорит мне, что причина всех наших несчастий — эти проклятые индейцы во главе с Агварой, сыном их вождя. Я почему-то всегда считал его способным на преступление. Когда я увидел дядю и Франческу, отправляющихся на эту несчастную экскурсию, только ложный стыд удержал меня рассказать им о моем предчувствии. Однако я должен сознаться, что этот презренный негодяй оказался даже хуже, чем я подозревал. Никогда я не считал его способным на убийство друга его отца, чтобы достигнуть своей цели.

Слова Циприано напомнили Людвигу его двойное несчастье, и он некоторое время ничего не отвечал своему двоюродному брату.

Сцена возвращения его отца во всех своих ужасных подробностях воскресла в его уме. Углубившись в это воспоминание, он, казалось, не мог сразу выйти из него, но, наконец, сделав усилие, чтобы оторваться от этой печальной картины, он перешел к настоящему положению дел.

— Циприано, — сказал он, — может быть, лучше, что все произошло так, как ты предполагаешь.

— Почему лучше, Людвиг?

— Потому что тогда мы хоть можем надеяться найти Франческу. Если старый вождь невиновен, он не замедлит приказать возвратить нам ее, хотя бы похитителем был и его собственный сын.

— Я в этом сомневаюсь, — печально возразил Циприано.

— Тем не менее это наша единственная надежда, — продолжал Людвиг. — Если бы преступление было совершено каким-нибудь другим племенем, враждебным нам, как белым, а ведь известно, что все остальные племена Чако — наши враги, то нам еще труднее было бы возвратить сестру. Рассчитывать отнять ее силой — невозможно. Это было бы безумием с нашей стороны. Такая попытка будет стоить ей жизни или, что еще хуже, приведет ее к вечному плену у дикарей.

— Твоя правда, — отвечал Циприано. — Я вижу, что без помощи Нарагуаны нечего рассчитывать на успех нашего предприятия. Но мы скорее можем надеяться на счастливый исход, если нам понадобится помощь против других племен, против гуанкуросов, например, или мбаясов и ангитосов. Вождь товасов поможет нам, наверное, в борьбе с ними, хотя это племена индейцев. Чако всегда заключают союз, когда дело идет о походе на белых, но часто также между отдельными племенами существует смертельная вражда. Моя надежда основывается скорее на этом предположении, чем на чем-нибудь другом. Если же, напротив, нам придется иметь дело с товасами…

— Это товасы! — прервал его слова Гаспар, не терявший ни на минуту из виду следов неприятеля, хотя он и слушал разговор братьев.

В эту же минуту он остановил свою лошадь, что-то рассматривая на земле около ее копыт.

— Смотрите, — воскликнул он, — вот доказательство виновности товасов!

Людвиг и Циприано приблизились, чтобы посмотреть на предмет, который им показывал гаучо.

Гаспар держал в руках предмет величиной приблизительно с апельсин и темно-коричневого цвета.

Оба юноши тотчас же узнали в нем болу — круглый камень, покрытый прежде сырой, а теперь ссохшейся бычьей кожей.

— Что же это за доказательство, Гаспар? — спросил Циприано. — Это не что иное, как бола, которую кто-нибудь потерял, оттого что оборвался ремень. Что же это, по-твоему, доказывает? Разве не все индейцы в Чако имеют такие болы?

— Все, но только не такие. Посмотрите-ка, — сказал гаучо и, наклонившись в седле, поднял болу. — Найдите то место, где она оборвалась. Нет, она никогда не была прикреплена к ремню.

Молодые люди рассматривали шар, не находя в нем ничего особенного.

Это был тяжелый камень, обтянутый бычьей кожей, когда она еще была сырая, и которая, высохнув, сжалась без всяких складок. Никакого следа оторванного ремня на нем не было видно. Заметен