– Нашел попа… – Лебеда нахмурился, вытащил из-за подпояски шикарный нож в кожаных ножнах и сунул ему: – На, владай… Шведской закалки сталь.

Лычонок вытащил нож и зашелся в восторге:

– Ну, крёсный!

Лебеда потащился к дровням.

– Хлебушко-то, небось, до дому понес, – замечает ему в спину мужик. – А кто его табе добыл?

– Неладно получается, Лукич, – говорит Евсей Лыков. – Вон Ефим Дронов старей тебе годами, а идеть… Дизентир выходишь.

Лебеда, не торопясь, укладывает чувал на сани, бурчит:

– Сказано – отвоевался… С усадьбы никуды не пойду.

– Гляди, ишо табе аукнется…

С кладбища привели продармейцев. Перепачканные глиной, со следами побоев на лицах, они рассаживаются по саням с мужиками.

– А энтих ишо куды? – хрипит старик Лыков, тыча в Малафея кривым пальцем.

– С нами пойдуть, с куманьками воевать. – Евсей натягивает тулуп. – Постоять хочуть за трудовую крестьянство.

– А ты поверил, ворона… Поубивать всех, и шабаш.

– Ишо успеется, папаша…

На плече у мужика тихо воет молодая жена. Отодвинув ее, он бежит садиться. Евсей устраивается за пулеметом, оглядывается:

– Ну, понужай, что ли… С Богом!

Сани выстраиваются друг за другом и, набирая ход, скрываются на спуске.

Варвара везет мешок картошки на санках и разговаривает с коровой.

За оградой кладбища жидкий хор бабьих голосов тянет “Вечную память”, мужики засыпают братскую могилу.

– Поберегись!

Обернувшись, она поспешно потянула Пеструху на обочину. Лебеда, стоя в санях, пронесся мимо, обдал ее ветром.

– А чичяс мякинки-то просяной с сенцом да с солью… – говорит Варвара, вздыхая. – Уж Палаха-то обрадуется – Пеструня домой пришла! Подоимся да всех накормим. Все свои, все дома. И никто нам не нужон, сами с усами…

1921

Вдоль излучины, поросшей лозняком, над речкой раскинуты шалаши косарей, вьется дым от костров. Пестреют в поле платки ворошащих баб. Мужики докашивают остатки по буеракам.

– Дашь напиться? – просит Крячиха.

Жбан с квасом укрыт в тенечке под стогом. Она пьет и отдувается.

– Откосилася?

– Шабашу. – Варвара забрасывает навильник наверх, утирает пот. – Ночевать до избе пойдем.

Гам стоит в заводи, мальчишки поят лошадей, ходят с бреднем в камышах. С берега мужики подают советы.

– Матрена на уху звала. Уха, сказываеть, губернаторская.

– Энто как же?

– Должно, на меду, – ухмыляется Крячиха. – О, глянь, беси его забирають…

Тонконогий жеребенок носится по выкошенному лугу, то скрывается в тени под ракитами, где пасется чубарая кобыла, то выскакивает на палящее солнце.

– Ай трава у тебе слаже? – Лебеда с обротью на плече хромает мимо. – Чегой-то они к тебе повадилися…

Варвара хмурится, подхватывает на вилы целую копну.

– И добрый у тебе жеребчик! Носится как заполошный, – говорит Крячиха.

– Ограду на усадьбе изломал, дьявол. Ночью вскочишь, бежишь до конюшни, кабы он чего не учинил…

Пришла Палашка с Кузькой на руках, оба мокрые, с мокрыми волосами. Она забирается на стог и принимается прыгать, садясь на попку, уминать сено.

– Намедни ехал, за болотом твои овсы? – спрашивает Варвару Лебеда. – Ишь, как поднялися…

– Уродило, слава те господи, не как прошлый год, – подтверждает Крячиха. – Кажись, зиму-то протянем не хуже людей.

– До ее дожить бы, до зимы.

– Ай ты помирать собрался? – удивляется Крячиха. – Пошла я… К Матрене-то приходи.

У Лебеды на почерневшем лице желваки ходят под скулами. Он не сводит глаз с жеребенка, который летит галопом.

– Бабки видала у его? Как у девки… Чисто рысак. – Он угрюмо усмехается. – Он, Бог-то, все вроде исделал по уму, твердь, и злаки, и скоты. А человек у его неладно вышел, не взяла. Уморился на шестый-то день Господь…

– Другой бы жил да на коней своих веселился, – сухо говорит Варвара. – А все ты на худое поворачиваешь.

– Мамка, убег! – вопит сверху Палашка и тычет пальцем.

Мелькая босыми пятками в скошенной траве, Кузька что есть духу ползет к лошадям. Варвара бежит за ним, хватает в охапку, он хнычет.

Лебеда стоит, не уходит.

– И на кой табе овес? Коня у тебе все одно нету… А пахал-то кто ж?

– Нашлися и без тебе люди…

Он шагнул к ней, схватил за руку:

– Ты почто со мной так гутаришь?

– Пусти, чорт, больно!

Палашка застыла, подняв голову, смотрела на них.

– Стерпишь. В гости до тебе приду. Жди.

– Больно ты мине нужон… – бормочет она.

Зачерпнув золы из чугуна, Варвара намазывает дочерна живот и бока, растирается лопухом. Выливает на себя шайку воды.

Она лезет на полок к окошку, пристраивается так, чтобы свет падал на нее. Нашаривает осколок зеркала и озабоченно разглядывает свою грудь.

Подставляет свету зад и, извернувшись, осматривает в зеркало ягодицы, проводит по ним ладонью. Хватает ковш, плещет на раскаленные камни. Она с остервенением охаживает себя веником по бедрам.

С порога Лебеда углядел охапку иван-чая в горшке, взбитые подушки на лежанке. В ситцевой кофте и косынке, сложив на коленях руки, Варвара сидела у печки.

– Чего стал как пень? Пришел – дак садися.

Она поднялась и достала с загнетки чугунок с варевом:

– Снедать-то будешь?

– Поснедамши. – Он присел на край лавки, положил картуз. – Хмарить дюже… Должно, дожжик соберется.

– Как раз бы. А то махорку поливать замаялася.

Помолчали. Лебеда задумчиво сопел, уставясь в угол.

– Вишь, как обернулося… – заговорил он. – Все думал: два коня будеть, земли принанять, хуч маненько подняться. Баб загоню, сам поднатужуся… А теперя хожу как очумелый. В окопе сидел, так не обмирал, а тута обмираю – то ли он ногу зашибеть, то ли волки задеруть…

– Как баба с ребятенком, – усмехнулась Варвара.

– В точь как баба, – кивнул он с досадой. – Судьбу-то не омманешь. Ни к чему душой не пристань. А коли пристал – пропал в отделку, сейчас у тебе отымуть…

– Бог дасть, обживется…

– Коли Бог дасть, да чорт не отыметь, – подхватил он со значением. – Чему быть – того не миновать.

– Чего пришел? – разозлилась Варвара.

Лебеда покосился на стол: