– Наливай, что ли…

– За стол-то сядь, как люди! – обрадовалась она. – Щей похлябай, я курку не пожалела…

Она усадила его, с удовольствием налила ему самогонки.

– А сама?

– Не люблю. Нешто с тобой разгуляться…

Со двора донесся свист. Варвара взбеленилась:

– Сатана, кого там ишо?

Малый в кубанке, лениво развалясь в калитке, пронзительно свистел.

– Забирай свово мужика…

– Какого такого мужика? – встревожилась она.

– У нас любой масти… Бери, какой лучше ндравится.

За воротами на телеге, запряженной парой, сидели и валялись вповалку раненые.

– Твой? – Парень ткнул в ржавые бинты, торчавшие из гимнастерки.

Раненый зашевелился. Наклонившись к нему, Варвара с трудом признала Малафея – серое бескровное лицо в испарине, запекшиеся губы.

– Вот она, хозяйка моя, – выдохнул он еле слышно. – Ягодка, красавица… Помираю, Варюха.

На Варвару напал столбняк. Она тупо смотрела на него.

– Кровищи-то… – ворчал малый, просовывая голову Малафею под мышку. – Всю бричкю замызгал. А ну, взяли!

Варвара подхватила его с другого боку.

– А винтаря куды дел? – прошептал Малафей.

– Табе к попу в самый раз, у его завсегда крест имеется для ближнего бою…

– Никуды не пойду, неси взад! – захрипел Малафей. – Отдай оружию!

Пришлось забрать винтовку.

– Энто он ишо в память пришедши, а то вконец прижмурился. Надысь на Карачане пулей в грудя заехала…

– Уж так карта легла, – бормотал Малафей. – Хватилася бы ты, да поздно – тю-тю, нету нашего Малафей Панкратича…

– Чего стал, дядя? – закричал малый, увидев Лебеду, выглянувшего на двор. – Подсоби-кось!

Лебеда подошел, хромая. Тот мигом скинул свою ношу ему на плечо и, сунув винтовку Варваре, побежал к воротам.

– Погоди… Несподручно.

Лебеда взвалил раненого на закорки и понес.

Уложенный на лежанку, раздетый до подштанников, Малафей скрипел зубами, ругался, пока Варвара отмачивала и отдирала задубевшие бинты. Лебеда держал его спину. Он нагнулся и, прищурясь, оглядел набухшую, сочившуюся темной кровью рану в боку.

– Ерунда, перемогётся, – заметил он важно. – Самогонкой промыть тута, иде входная. Заткни чистой тряпицей да замотай натуго. Заживеть как на собаке.

Варвара разодрала рубаху на полосы, намочила в самогоне.

– Воняеть дюже, – кривилась она. – Гнильем шибаеть…

– А как же, обязательно вонять должон, – охотно подтвердил Лебеда. – Потому – кишку зачепило. Огневица у его, вишь, гною – страсть. Ранения энта ничего не пулевая, а, наоборот даже, осколочная.

– Понимал бы ты… – простонал Малафей, приоткрыв один глаз.

– Ишо свечку поставь, что наскрозь ушла, навылет. Дурень, с пули-то дырка полагается аккуратная, ровно гвоздем ковырямши, а у тебе край порватый, потому – осколком…

Малафея бил озноб, он заикался.

– Ф-фершал какой, скажи… Чего он тута п-позабыл?

Лебеда опустил его на подушку. Она принесла овчину, укрыла. Малафей сладко поежился:

– Налей стакан.

– Только обмирал…

Она налила и всунула ему стакан в ладонь.

– А энтому, санитару-то? Пущай со мной выпьеть…

У дверей Лебеда, подняв упавший картуз, обернулся.

– Гребуешь? Я почитай покойник, а ты со мной принять не желаешь?

– Выпей, – попросила Варвара.

С виноватым видом она стояла перед ним, протягивая полный до краев стакан. Помедлив, Лебеда взял его.

– Не пензенский, случаем? – просипел Малафей. – Вывеска вроде знакомая… Ну, спаси Христос!

Они выпили. Варвара поднесла миску с огурцами.

– Покаместь мы, значить, кровь свою проливаем нещадно за трудовую крестьянство, – бормотал Малафей, блаженно жмурясь под овчиной, – а у вас тута блядки-гулянки…

– Ох, зараза… – вспыхнула Варвара. – Выкину табе чичяс, под забором околеешь! Пожалели обормота, а он…

Малафей оживал на глазах.

– Ты мине мозги не запорошишь. Где мой сынок, к примеру, Кузьма? Где ты его, сука, подевала?

– Пошел я, – сказал Лебеда, ставя стакан на лавку.

– Скатертью дорога, – напутствовал его Малафей. – Катися, не спотыкнися…

Четверо верховых ехали, заняв всю ширину дороги. Лебеда тащился за ними. Неожиданно всадники расступились к обочине, пропуская Лебеду. Он стал нахлестывать кобылу.

Назади послышался приближающийся топот. Конники шли вдогонку галопом. Лебеда придержал лошадь. Они окружили телегу, один из них спрыгнул на землю и неторопливо обошел Чубарку кругом.

– Сам с Козловки будешь? – сощурясь, спросил он.

Это был немолодой мужик в грязной косоворотке и в галифе. Шрам бороздой пересекал его лоб. Спешились и двое других, долговязый хохол в гимнастерке и странный парень с ранней лысиной, в меховой безрукавке на голом теле. Усатый военный во френче оставался в седле.

– Короче, кобыла твоя воевать пойдеть. Заместо даю свово гнедого. Распрягай.

Лебеда вылез на дорогу. Поколебавшись, он шагнул к усатому военному:

– У мине семь душ на дворе. Все бабы. Ты начальник?

– Тебе коня дают, – проворчал тот недовольно. – Мерин справный, пахать на нем способно… У нас без обиды.

– И жеребчик у его скоро в силу придеть, – заметил лысый, провожая взглядом жеребенка за кустами.

Мужик со шрамом распрягал кобылу умело и скоро, и она, почувствовав его уверенную руку, послушно поворачивала морду.

– Вы кто ж такие будете? Партизаны, что ль?

– Десятого Волче-Карачанского полку, – снисходительно сказал усатый. – Партизанская армия Тамбовского края… Слыхал такую?

Крепкий, с лоснящейся шерстью жеребец под ним плясал на месте.

Бросившись к лысому, Лебеда вырвал у него винтовку, швырнул его наземь, но уже висели на нем двое. Он разорвал косоворотку на одном, стряхнул долговязого, тут его стукнули рукояткой нагана в затылок, и он зашатался, все поплыло у него перед глазами. Это усатый, слетев с коня, пришел своим на помощь.

Очухавшись, Лебеда попытался сесть.

Всадники уходили неторопливой рысью. Посереди дороги торчала телега, раскорячив оглобли. На обочине щипал траву гнедой мерин.

На закате вступил в село конный эскадрон.

Лошади шли стройно, по три в ряд. В форменном обмундировании, в защитных гимнастерках, конники были вооружены по-казачьи – за спиной винтовка, шашка на боку.