– Может, выйдем на воздух? Пока синьоры гуардо и кондотьерро не вспомнили, кто это устроил?

Один из Шипов выглянул из-под стола и тут же спрятался – над его головой опасно свистнуло лезвие рапиры. Мерзавца, нарушившего святой закон кабацких драк и обнажившего оружие, тут же покарала чья-то рука, но Лучано покачал головой, с неожиданной рассудительностью велев:

– Берем стол с собой! Мне моя голова дорога, да и за ваши не хотелось бы отвечать перед Стилетом. Не для того он вас мне одалживал. Раз, два, пошли!

Словно гигантский паук, стол приподнялся на восьми ногах, обутых в четыре пары башмаков, и двинулся к выходу, угрожающе размахивая скатертью. Кто-то заорал вслед, кто-то попытался преградить дорогу, но после первой же неудачной попытки их остановить стол набрал такую скорость, что остальные предпочли убраться с пути живого тарана. В дверях, правда, он неминуемо должен был застрять, но разошедшийся Лучано вовремя скомандовал, три выкормыша Лоренцо сработали с виртуозной четкостью, словно долго тренировались, и стол приподнялся, развернулся, намертво заклинил дверной проем, прикрывая их отход, а четыре Шипа выкатились из-под него на простор двора.

– Вырвались, – удовлетворенно сказал Лучано, поднимаясь на ноги, и вздохнул с неподдельной обидой: – Ну что за люди, а? Такой хороший вечер был, пока не началось! Ну что, Фелипе, еще погуляем или по домам?

В голове вдруг зашумело уже всерьез, он покачнулся и оперся на плечо мгновенно оказавшегося рядом Фелипе, который заглянул ему в лицо и ласково, со всем положенным почтением, но твердо сообщил:

– Синьору старшему мастеру уже хватит. Эй, парни!

Лучано даже возмутиться не успел. Впрочем, ноги подкашивались, а руки у ребят Лоренцо оказались крепкие и надежные. Фелипе маячил где-то поблизости, и Лучано с удовольствием расслабился, предоставив парням Стилета вести его с двух сторон в обнимку. Время давно перевалило за полночь, и только теперь Лучано полностью отпустили утренняя тоскливая тревога, напряжение дня и страхи вечера.

Шипы о чем-то спрашивали, и краем сознания Лучано понимал, что они хотят рассказов о его подвигах в Дорвенанте. Он даже ухитрялся отвечать – весело, разухабисто, лихо – именно так, как от него ждали. А как еще может вести себя Фортунато – Счастливчик? Самый молодой старший мастер со времен Лоренцо Стилета, которого, конечно, не превзойти, да никто и не захочет себе подобного, зная о цене.

Только на миг его кольнула странная ледяная игла, когда прошли Мост Поцелуев, и два Шипа почтительно то ли свели, то ли снесли Лучано по ступеням, поддерживая так умело, что ему оставалось только ноги передвигать. Мраморные ступени ровно светились в лунном свете, и на Лучано вдруг повеяло цветущей вишней – невозможный, несвоевременный запах сейчас, осенью.

Он втянул воздух, пытаясь понять, правда это или жестокая шутка памяти, однако ночь пахла сыростью Ромериньи, крепким мужским потом, амарильей, цепкими запахами траттории – и больше ничем.

И Лучано решил, что ему все-таки почудилось. Даже успешно себя в этом убедил, но, когда его уже довели до нужной калитки и уважительно попрощались на пороге, а внутрь с ним пошел только Фелипе, аромат вишни вернулся снова. Дыша им, Лучано ввалился на террасу и заявил двум грандмастерам, сидящим за столиком в тусклом круге света от масляного фонаря:

– А вот и мы! Добр-р-рой ночи…

– Доброй-доброй, – отозвался чей-то голос, про который Лучано под страхом остаться в Вероккье не сказал бы, кому из двоих он принадлежит: – Фелипе, мальчик мой, отведи его в спальню. И сам иди спать, это был долгий день.

Айлин снилась крыса.

Огромная, невыразимо отвратительная серая крыса в платье из серого же сукна, с белым кружевным передником. Густые белокурые волосы крысы были туго стянуты в низкий узел на затылке, и безукоризненную гладкость прически нарушали только стоящие торчком уши. В скрюченных лапках крыса держала пяльцы с туго натянутой вышивкой, а из-под юбки тянулся по полу хвост – ужасно мерзкий, чешуйчатый, весь в каких-то пятнах… Крыса наклонилась над кроватью Айлин и зловеще усмехнулась, показав длинные желтые зубы.

– Пора вставать, миледи, – сообщила она голосом Эванс и наклонилась еще ниже.

Айлин отчаянным усилием прогнала мысль натянуть на голову одеяло – разве спрячешься под одеялом от такой гадости? И много ей чести, чтобы Айлин от нее пряталась… Осмотрелась, ища, чем бы запустить в крысу, и тут тихо стукнуло окно.

В его узкий стрельчатый проем не без труда протиснулась Иоланда – почему-то в золотистом придворном платье, завитая и надушенная. За спиной подруги трепетали огромные прозрачные крылья вроде стрекозиных, а в руках она сжимала длинную толстую палку, золоченую и увенчанную большой леденцовой звездой.

– Иоланда, – пораженно прошептала Айлин, от удивления даже на мгновение забыв про крысу. – Это правда ты?

Явление подруги во сне вдруг показалось удивительно правильным, ведь Иоланда – иллюзорница, а все знают, что иллюзорники способны управлять чужими снами!

Иоланда постучала себя кулаком по лбу.

– Ревенгар, ты что, совсем ку-ку? Разумеется, это не я, это всего лишь твой сон! Я же не мастерица грез, а снами управляют только они – это тема самого первого занятия! Чем ты ходила на основы иллюзий? – поинтересовалась она так проникновенно, что Айлин постыдилась признаваться, что основами иллюзий жертвовала в пользу проделок с Саймоном и Даррой. Иоланда укоризненно вздохнула, перевела взгляд на крысу и сердито сообщила: – Ну и гадость! – Брезгливо потыкала в нее палкой и рявкнула: – Мутабор!

– Что? – пораженно переспросила Айлин, не в силах понять смысл этого странного слова.

А крыса отмерла, пискнула, совсем как крыса, и попыталась спастись бегством, но наступила на собственный хвост и с громким хлопком превратилась в блюдо с пирожками. Золотистыми пухлыми пирожками, присыпанными корицей и наверняка с вишней!

Иоланда подхватила блюдо и деловито ссыпала пирожки в поясную сумку, пробормотав себе под нос:

– Ну, вот и волшебная палочка пригодилась. Лионеля угощу, – пояснила она уже громче и, наставительно подняв палец, добавила: – Запомни, Ревенгар, путь к сердцу мужчины лежит через желудок, маменька всегда так говорит!

– А к разуму? – растерянно поинтересовалась Айлин. – Мне его сердце даром не нужно, до разума бы достучаться!

– Это к мозгу, значит? – уточнила Иоланда и почему-то сменила собственный голос на голос Лучано, с вкрадчивыми интонациями и итлийским акцентом сообщив: – Говорят, что в этих случаях очень помогает настой цикуты, влитый в ухо. Но лучше не надо, трудно рассчитать все обстоятельства. Если нужно добраться до мозга, то лучше старой доброй спицы в то же самое ухо еще ничего не придумали.

Пока Айлин ошарашенно хлопала ресницами, пытаясь понять, зачем ей эти удивительные знания, Иоланд направилась к окну, уже у самого подоконника обернулась и вздохнула.