по которым изучают древнерусский язык. Впрочем, никакой новости для них в том, что русский язык искажался под видом его улучшения, нет. Это общеизвестно, только почему-то не учитывается.

Вот и слово сознание, как его переводят с латыни, а затем объясняют наши толковые словари, не раскрывается во всей полноте. Часто они просто шли вслед за латинскими словарями, давая в качестве значений этого слова лишь знания и совесть.

Чудинов в 1901 году в «Справочном словаре», наоборот, отталкивается не от латинского значения этого слова, а, скорее, от древнерусского:

«Сознание— действие по глаголу сознать.

Сознать, – ся— совершенный вид глагола сознавать.

Сознавать— понять истину, признать ее».

За полвека до него Даль дает и это значение – «убедившись в истине, признать или понять ее, изменить прежнее мнение свое», но дает и совсем иное значение:

«Сознанье – состоянье сознающего что, или действие сознающегося в чем- либо, раскаяние».

И приводит то значение, которое более всего необходимо для психологического исследования:

«Сознанье, сознание себя, полная память, состоянье человека в здравом смысле своем, могущего отдать отчет в своих действиях. Больной наш уже без сознания, в беспамятстве, в бреду. Она упала без сознания, обмерла, упала в обморок».

Совершенно очевидно, что потеря сознания, как ее описывает язык, связана с некой потерей знаний или сведений, как способности ведать нечто, но точно так же она связана и со смертью – обморок – это обмирание, но одновременно и мрак. Значит, речь идет о и некой утрате света… вероятно, внутреннего. Что такое внутренний свет, пропадающий при обмороках, то есть потерях сознания, не объясняется, но он явно связан с потерей «здравого смысла», то есть способности давать отчет в собственных действиях, осознавать себя.

Следовательно, если дать определения тому, что такое осознавать, давать отчет и здравый смысл, то можно будет понять и что такое сознание, с потерей которого пропадают и все эти способности. Думаю, не ошибусь, если предположу, что вместе со здравым смыслом теряются разум и память: иное имя обморока – беспамятство. Хотя начать, конечно же, надо со знания, понимания и ведения.

Уже одного этого перечисления достаточно, чтобы понять, что сознание – понятие сложное, описывающее нечто, обладающее и устройством и содержанием. И то, что язык не сразу отметил все эти составляющие части понятия, не означает, что народ неверно видел само явление. Обмороки и потери сознания случались с людьми на протяжении всей истории человечества, значит, и само явление сознания сквозь них тоже было доступно народному наблюдению тысячелетиями.

А вот описания его рождались лишь тогда, когда в этом появлялась необходимость. И ее могло вовсе не быть у тех, кто писал книги в старину, что никак не свидетельствует о том, что не было таких людей, кому сознание было интересно, и кто изучал его сквозь различные проявления.

Наше время отличается от того, прежде всего, тем, что любопытствующих людей становится все больше, и потому языковеды вынуждены создавать все более подробные описания для тех же самых явлений, о которых еще век назад можно было писать кратко, как это делал Чудинов.

И вот академический «Словарь русского языка» описывает то же самое явление уже на ином уровне подробности:

«Сознание 1. Восприятие и понимание окружающей действительности, свойственное человеку, способность осмысленно воспринимать окружающее.

2. Философское и психологическое. Высшая, свойственная лишь человеку форма отражения объективной действительности.

3. Понимание, осознание общественной жизни человеком или группой людей.

4. Ясное понимание чего-либо.

5. Признание в своей вине, проступке».

Как видите, описания стали не только подробней, но и гораздо научней, что вовсе не так уж хорошо, потому что означает искусственную надуманность.

О том, как ученые старались приписать понятию «сознание» свои собственные смыслы, я очень подробно писал в первом томе «Очищения», прямо посвященном сознанию. Поэтому не буду повторяться. Лишь укажу, что подобных научных пониманий сознания было несколько.

Отменяя народное понимание, Декарт предложил считать сознанием ту «точку» – источник мысли, – которой ты осознаешь себя, когда думаешь о самом себе. Естественно, это допустимо, если просмотреть все предшествующие определения. Народное понятие о сознании шире, но в нем есть значение «осознавать», в том числе и «осознавать себя». Таким образом, картезианское определение сознания не противоречит истине, хотя и сужает понятие сознания лишь до одного его значения.

Это сужение, похоже, было очень важно для философов, потому что позволяло им ограничить себя узким набором понятийных знаков и так создать язык точных рассуждений, подобный логике. Поэтому философия билась в путах картезианского понимания сознания несколько веков, в общем-то, загнав себя в тупик. Именно из-за того, что так было проще рассуждать, философы-метафизики долго не принимали психоаналитическое понимание сознания, которое разрушало их стройные теории.

Основное, что требовало от философа и психолога картезианское понимание сознания – это видение сознания как «процесса», то есть чего-то изливающегося из точки Я подобно свету, кстати, свету разума, длящегося, возможно, развивающегося, но могущего быть выключенным, как лампочка…

Иное видение сознания пришло с Фрейдизмом, но Фрейдизм, как вы помните, долго не признавался не только психологией, но и академической медициной. Наверное, потому, что пытался отобрать у нее часть обжитой кормушки. Поэтому у философов был не только союзник, но и оправдание для того, чтобы не замечать истину: вон, и медицина не признает выскочку!..

А между тем истина была в том, что у сознания возможны содержания. Именно их и пытались не впускать в свои стройные рассуждения метафизики всех родов, поскольку тогда «процессы» переставали быть самодостаточны. К тому же содержания оказывались своего рода «вещами», хранящимися в сознании, а это уже предполагало некую вещественность для того, что только что было совершенно идеально…

При этом сопротивление это было совсем детским – сами же говорили о памяти, о переживаниях, да и о тех же процессах, но будто договорившись, не задавать вопроса: а где все это протекает или хранится? Очень облегчила жизнь ученых естественнонаучная революция. Она, конечно, уничтожила метафизику, но так, что метафизики сами перебежали в ряды естественников, только бы не признать, что сознание может само по себе хранить содержания.

Дело в том, что естественники предложили считать таким хранилищем не сознание, а мозг, то есть тело. И вопрос, как кажется, был снят. Это был очередной тупик, который кажется привлекательным научному сообществу еще и до сих пор, но поиск «носителя энграммы», то есть воспоминания, затянулся. И хоть с каждым десятилетием нейрофизиологи и увеличивают объем возможностей мозгового вещества, примерно, на порядок, ткань эта, со всеми ее нейронами и их связями, все равно не вмещает того, что теперь понимается под памятью, то