Пределы власти комиссий распространялись на «территорию соответственного уезда или крепостного района». Комиссии должны были создаваться «в каждом уезде Таврической губернии, при начальниках гарнизонов, соответствующих уездных городов и при комендатурах крепостей Севастополь и Керчь. Таким образом, в отличие от военной юстиции 1919 г. основной низовой структурой становилась уже не отдельная воинская часть, а административно-территориальная единица. Это было оправдано с точки зрения стабилизации фронта, отсутствия быстрого перемещения воинских частей, а также с позиции максимально возможного обеспечения правопорядка в той или иной местности, лишенной в силу тех или иных причин необходимых структур гражданской юстиции. Отдельным пунктом утверждалось: «Суду Комиссий за совершение преступлений, перечисленных в настоящем положении, подлежат как военнослужащие, так и гражданские лица».

В июле в Севастополе, несмотря на ограниченные типографские возможности, было издано специальное «Руководство для военно-судных комиссий, военно-полевых и полковых судов», составителями которого были полковник военно-судного ведомства Н. Несмелов и коллежский асессор Н. фон Ланг. В него вошли все приказы, а также руководящие статьи из Уголовного Уложения и Воинского устава о наказаниях. Отдельно к Руководству прилагались образцы специальных типографских бланков для проведения заседаний военно-судных комиссий. В предисловии к сборнику указывалось, что «учреждение военно-судных комиссий вызвано участившимися в последнее время разбоями, грабежами и кражами, которые, помешав победоносному движению вперед Русской Армии (имелись в виду военные неудачи 1919 г.), могут препятствовать и теперь, озлобляя население и разлагая элементы Армии». Военно-судным комиссиям полагалось ориентироваться на заявленные «основными принципами правопорядка» – «скорость и неизбежность уголовной репрессии». Когда потерпевший будет видеть, что преступление не осталось безнаказанным, а виновный будет знать, что при существующем судебном аппарате (военно-судной комиссии) мало шансов избежать уголовной репрессии, и притом, когда репрессия постигает виновного настолько быстро, что обстоятельства преступления еще живы в памяти общества или определенной группы лиц и корпораций, тогда только назначение военно-судных Комиссий будет достигнуто»[481].

Первоначальная компетенция комиссий заключалась в рассмотрении дел, связанных с совершением лишь «грабежей и разбоев». 5 мая 1920 г., в ожидании скорого наступления, приказом Главкома № 3134 предусматривалось создание комиссий не только при территориальных единицах, но и «при штабах корпусов» (фактически этим заменялись корпусные суды), и «при каждой пехотной и конной дивизии». Комиссии были полностью изъяты из подчинения строевых начальников, подчиняясь «только Главному Военному Прокурору», что делало их формально независимыми от воли командиров, чьи подчиненные совершали преступления. Прилагаемой к приказу «инструкцией» комиссии обязывались «широко оповестить войска и население… о своем местоположении, с указанием, что по всем делам о грабежах и разбоях надлежит обращаться к ним». Предусматривалось введение специальных флагов с надписью, обозначающей расположение военно-судной комиссии. В распоряжении председателя комиссии следовало сформировать «особые патрули из надежных солдат под начальством энергичного офицера для ареста грабителей» (фактически заменяющие собой комендантские команды). Расширялась и область подсудности в компетенции комиссий. Приказом Главкома № 3216 от 25 мая 1920 г. помимо разбоев и грабежей в ведение создаваемых структур военной юстиции передавались дела по кражам, совершенным военнослужащими (кражи, совершенные гражданскими лицами, разбирались в 1920 г. только мировыми судьями).

Наконец, приказом № 3275 от 3 июня 1920 г. Главком предписал «дабы полнее обеспечить интересы местного населения, потерпевшего от краж, грабежей и разбоев», в обязательном порядке включить в состав военно-судных комиссий «двух представителей крестьян от волостного земства» с совещательным голосом, привлекать их к расследованию преступления и выслушивать показания нарушителей. Кроме того, комиссиям поручалось также заниматься выплатой компенсаций за произведенные воинскими частями реквизиции подвод и лошадей, что, конечно, трудно считать делом, подлежащим ведению правосудия, но бывшим достаточно насущным для крестьянства в страдную пору лета 1920 г. Заседания комиссий стали совершаться открыто и гласно, а офицеры-юристы обязаны были давать также консультации местному населению по многочисленным, возникающим у него правовым вопросам[482].

Приказом № 3268 от 31 мая 1920 г. должность начальника военно-судной части учреждалась при управлении каждого армейского (неотдельного) корпуса. В его компетенцию входило рассмотрение всех военно-судных дел, поступающих к командиру корпуса, «ближайший надзор за деятельностью военно-полевых судов», контрольные функции по отношению к военно-судным комиссиям, а также непосредственное «производство расследований» по распоряжению командира корпуса и Главного Военного Прокурора. Фактически начальник военно-судной части обладал правом утверждать смертные приговоры военно-полевых судов, поскольку «прежде приведения их в исполнение» обязан был проводить проверку «всех законченных в военно-полевом суде дел». В случае выявленных нарушений в работе военно-полевых судов начальник военно-судной части мог передать их на обжалование в Главный Военный Суд. В специальном обращении начальника военно-судного ведомства от 8 августа за № 7479 отмечалось: «Военно-прокурорские надзоры судов армии, а равно и военно-следственные власти должны стать, по возможности, ближе к войскам и населению, стремясь к тому, чтобы ни одно преступление не осталось безнаказанным и ни один преступник – без должного воздействия со стороны уголовного закона. Население и войска должны быть широко оповещены, к кому надлежит обращаться с жалобами и заявлениями об известных им фактах злоупотреблений». Наконец приказом от 4 сентября 1920 г. за № 3602 отмечалось, что «гражданская жизнь постепенно ступает на путь мирной плодотворной работы под защитой сильной и вполне сорганизованной государственной власти, обладающей необходимым военно-судебным аппаратом, и в интересах создания более нормальных условий ответственности граждан перед законом и для поднятия идеи правопорядка на должную высоту». Поэтому все «дела о гражданских лицах по обвинению их в преступных деяниях, изъятых из общей подсудности», в военно-полевые суды больше не передавались. Ранее существовавшие изъятия из гражданской подсудности, обусловленные тем, что «военно-полевые суды… часто являлись единственными органами правосудия в данной местности», теперь отменялись. Осенью 1920 г. в развитии военной юстиции становилась очевидной тенденция ограничения сферы ее деятельности и изменения ее политико-правового статуса[483].

В этой связи нельзя не отметить, что, несмотря на ограниченность территории и в условиях единоличной административной вертикали в Крыму в 1920 г., считалось необходимым вернуться к классическим принципам государственного права. Существовавший еще с 1918 г. порядок деятельности военной юстиции, при котором судебные вертикали военного и военно-морского ведомств подчинялись военному и морскому министрам, было решено заменить на тот, при котором «органы правосудия и юстиции не должны находиться в подчинении административной власти, как бы высоко ни были поставлены ее представители… Только самостоятельное положение ведомства даст ему возможность развить максимум плодотворной работы в борьбе с преступностью, считаясь лишь с велением закона и своей совести и не растрачивая сил на улаживание различных трений… Мы только тогда победим, когда на кончиках своих грозных штыков понесем народу принципы права, правды и законности». В развитие этих намерений и с целью совершенствования системы военной юстиции приказом № 3718 от 9 октября 1920 г. Врангель провозгласил принцип «надлежащего разграничения деятельности властей судебной и административной», полностью изъяв военное и военно-морское судебное ведомство из подчинения начальникам военного и морского управлений. Главный военный и военно-морской прокуроры, а также Начальник военного и морского судного отдела соответственно переименовывались в Главного прокурора армии и флота и Начальника военного и военно-морского судного ведомств и переходили в непосредственное подчинение самому Главкому. Тем самым формально провозглашалась независимость военной юстиции от военачальников любых категорий. Военно-судная вертикаль и прокурорский надзор стали формально независимы (фактически данная система так и не успела сложиться из-за недостатка времени на реализацию). Главный прокурор получал право обязательной первичной редакции (с правом возможной корректировки) всех законопроектов и проектов приказов, «устанавливающих новые виды преступных деяний, усиливающие или изменяющие существующие наказания…, прежде представления их Главнокомандующему или опубликования».